|
– Послушай, я не собирался тебя убивать. Мне действительно жаль. Это было ошибкой. Мне сле¬довало найти кого-то… – У меня тряслись руки. Наверное, когда-нибудь вся эта история покажется мне весьма забавной, но сейчас… Сейчас я мог только молить Бога, чтобы все поско-рее закончилось. – Ты знаешь, где я родился, не так ли? – спросил он. – Квартал на Сент-Чарльз-авеню, неподалеку от Джексон-сквер. Я кивнул: – Пансион. Нет смысла рассказывать мне историю своей жизни. Зачем? К тому же она уже завершилась. Как и у любого другого человека, у тебя была возможность написать обо всем. А теперь… Что, по-твоему, я должен буду делать с твоим рассказом? – Я расскажу только о самом важном, о том, что действительно имеет значение. Посмотри на меня! Пожалуйста, посмотри мне в глаза и постарайся понять меня и полюбить! Постарайся полюбить Дору! Ради меня! Умоляю! Мне не было нужды смотреть на него и видеть вы¬ражение его лица, чтобы в полной мере постичь его отчаяние. Это был крик о помощи. Разве есть в мире мука страшнее, чем видеть, как страдает твое дитя? Или кто-то другой, кто тебе неизмеримо близок и до¬рог. Дора… Малышка Дора, бродящая по пустому мо¬настырю… Дора, вдохновенно поющая и простираю¬щая к нам руки с экрана теле-визора… У меня перехватило дыхание. Наверное, я даже вскрикнул. Не знаю. Быть может, просто вздрогнул или сделал что-то еще… На несколько мгновений я словно утратил способность мыс-лить. Но в этом не было ни¬чего сверхъестественного – только душевная боль и сознание, что он рядом, видимый и осязаемый, что он добился своего и заставил меня понять. Ему удалось доста-точно долго продержаться в столь эфемерной форме, чтобы добиться-таки от меня обещания. – И все же ты меня любишь, – прошептал он. Он был явно сбит с толку и заинтригован, но в то же вре¬мя неожиданно обрел некое внутреннее спокойствие. – Страстность, – так же шепотом ответил я. – Все дело в твоей страстности и безграничной любви. – Да, понимаю. Я действительно польщен. Ведь я умер не под колесами грузовика посреди улицы и не был хладнокровно застрелен гангстером. Меня убил ты! Ты! А ты один из лучших! – Один из лучших? Кого ты имеешь в виду? – Я не знаю, как именно ты себя называешь. Но ты не живое существо. И в то же время ты человечен. Ты выпил мою кровь, и теперь она течет по твоим жилам. Ты пользуешься и насла-ждаешься ею. И ты не один такой. – Он отвернулся и теперь смотрел куда-то в сторону. – Вам-пиры… – тихо произнес он. – Когда я еще жил в Новом Орлеане, мне приходилось видеть при-зраков. – В Новом Орлеане все видят призраков. Он невольно рассмеялся – коротким тихим смеш¬ком. – Знаю. Но я их действительно видел, и не раз. Я сталкивался с ними и в других местах. Однако я никогда не верил ни в Бога, ни в дьявола, ни в ангелов. Я не верил в существование вампиров, оборотней и любых других подобных созданий, способных, как го¬ворили, в корне изменить судьбу человека или хоть как-то повлиять на ход событий, на тот, казалось бы, хаотический ритм, который управляет жизнью все¬ленной. – А теперь ты веришь в Бога? – Нет. Насколько я понимаю, еще какое-то время мне удастся сохранять ту форму, в кото-рой я пребываю сейчас, а потом я начну, что называется, та¬ять – так, во всяком случае, происхо-дило со всеми призраками, которых мне доводилось видеть. И в кон¬це концов исчезну, умру окончательно и бесповорот¬но. Погасну, как свет. Вот что меня ждет. Забвение. Не кто-то и не что-то. Присутствие чего-то личностно¬го не более чем иллюзия моего разума, – точнее, того, что от него осталось, – который упорно продолжает цепляться за этот мир. Что ты обо всем этом ду-ма¬ешь? – Прав ты или нет, но оба твои предположения приводят меня в ужас. |
