Годы, казалось, прошли мимо Фатимы, лишь едва затронув ее. Черты ее лица были как бы слегка сглажены и смягчены временем, а фигура словно уменьшилась. Ее возраст невозможно было определить, а ведь ей уже исполнилось восемьдесят лет.

 Аликино понял, почему вернулся сюда. Силуэт матери, стоявшей против света, вызвал у него гомеровские реминисценции. Она представилась ему богиней, передвигающейся в каком-то зачарованном месте, в одной из тех редких и таинственных бухт, где море, песок и небо все еще принадлежат какой-нибудь мифологической эре или раннему детству человечества.

 Он приехал ночью. Выйдя из дома Дарио, взял такси и всю дорогу обдумывал, как поступить дальше. И в конце концов оказался не у гостиницы, а на пороге дома матери.

 Ему показалось вполне естественным, что он знает этот адрес, который ни у кого не выяснял, даже у Memow, и не помнил, чтобы называл его шоферу такси.

 Фатима открыла дверь и встретила сына приветливо, но без удивления. Казалось, она ожидала его и не минуло двадцати лет с тех пор, как они виделись последний раз. Смысл этой долгой разлуки несколько прояснился в признании Фатимы, сказавшей, что она никогда не сомневалась, что увидит сына, прежде чем уйдет навсегда.

 "Прежде чем уйду навсегда". Именно так она и сказала вместо "прежде чем умру".

 Их встреча не была омрачена ни одним из печальных воспоминаний прошлого, ни словами огорчения или сожаления. Аликино объяснил, что работал в Америке, и мать встретила это известие с легким удивлением. Она была убеждена, что он уехал в Рим и остался там. Больше они, пожалуй, ни о чем не говорили. Мать проводила сына в спальню, которая, казалось, была приготовлена для него. Пожелала ему спокойной ночи и удалилась.

 Завтрак - молоко и шоколад - был тем же самым, какой он любил с детства.

 - Вчера вечером я не смог тебя рассмотреть как следует. Ты изумительна, мама.

 Фатима смутилась. Она едва коснулась губами края своего стакана, как птичка.

 - Поешь еще. Это ванильные вафли. По-прежнему любишь их?

 - Знаешь, мама, мы с тобой похожи сейчас на мужа и жену. Стареть - это совсем неплохо.

 - Кино, не заставляй меня краснеть.

 - Почему?

 - Потому что у меня еще уйма сказочных планов.

 - Но это правильно. Я тоже только теперь и начинаю жить. И представляешь, у меня впереди еще по меньшей мере сорок лет.

 По лицу Фатимы пробежала тень.

 - Не говори так, Кино.

 - Думаешь, накликаю беду?

 - Нет, но то же самое утверждал твой отец. - Она собрала остатки завтрака и сложила их на поднос. - Ты ведь не будешь весь день лежать.

 - Сейчас встану. Мне нужно сделать кое-какие несложные дела. Велю прислать вещи из гостиницы.

 - Мне тоже надо уйти.

 - Хочешь, провожу тебя?

 - В другой раз. Сегодня у меня дело, которое я должна сделать одна.

 - Что-то такое, чего я не должен знать?

 - Это сюрприз. Я готовлю тебе сюрприз.

 Аликино потянулся и посмотрел на пижаму, которая была на нем. Новая, точно по его размеру. В полоску, будто он сам выбирал ее.

 - Мама, тебе нравится жить в Риме?

 - Обожаю этот город.

 - Ты не говорила мне, в каком году переехала сюда.

 - В семьдесят втором. Джустина заболела, и я не могла оставить ее одну. Она умерла в семьдесят пятом, бедная моя сестренка. Ей было только пятьдесят пять лет.

 - А дом в Болонье?

 - Он так и стоит пустым. Я больше не возвращалась туда.

 Она направилась с подносом к дверям, но двигалась не спеша, и была, как всегда, спокойна.