– Фамилия? – выкатывая глаза, строго спросил прокурор.

– Зверев, – сказал директор. – Александр Андреевич Зверев.

– Я им, блядям, хвоста накручу… мало не покажется.

– Да, ты уж разберись там, пожалуйста, Ваня… Осетринки?

…В тринадцатой прокурор затребовал личные дела злостных нарушителей, находящихся в ПКТ. Произвольно отложил пять папок. Четвертой лежала папочка Зверева, племянника большого человека из министерства.

Дорогой, изящный, высокоточный хронометр «Омега» на руке прапорщика Кускова шел как… как хронометр! Прапорщик был очень доволен.

– У вас, Зверев, жалобы есть? – спросил Филипчук, глядя на Зверева глазами в красных прожилках. Ивану Кимовичу хотелось поскорее закончить всю эту рутинную мутоту. Ивану Кимовичу хотелось пива.

– Есть, – ответил Зверев. – Меня необоснованно содержат в ПКТ. Я уже направлял вам жалобу.

– Жалобу… жалобу он направлял. Не вижу, почему вы считаете, что вас содержат необоснованно. Вот – извольте – приговор судьи Мельникова… отказ от работы. А перед этим вы помещались в ШИЗО. Основание – отказ от работы.

– Это не так, гражданин прокурор. Я не отказываюсь от работы. Я согласен на самую тяжелую работу.

– Ничего не пойму. Поясните, Зверев.

– Я отказался только от уборки туалетов. Вы, должно быть, знаете, что в зоне туалеты убирают только опущенные. Меня по человечески это оскорбляет… На любую другую работу я пойду.

– Опущенные, Зверев, не юридическое понятие, – сказал Филипчук строго. – Идите. Ответ на свою жалобу вы получите в установленном порядке.

Зверев вышел с нехорошим чувством. Похоже, что письмо все таки до Галкина не дошло. Эта пропитая прокурорская рожа даже и не попробовала вникнуть… Зверев ошибался. Когда дверь за ним закрылась, Филипчук, не глядя на заместителя начальника по воспитательной работе, сказал:

– Вы что же творите?

– Иван Кимыч…

– Да вы что делаете? Второй месяц мужика в ПКТ держите за то, что у него человеческое достоинство есть? За то, что вместе с петухами сортиры драить отказался? Черт знает что!

– Иван Кимыч, я думаю, вышла ошибка… Этот Зверев…

– Вы это мне бросьте! Бросьте произвол насаждать! Освободить немедленно, я это дело лично беру на контроль!

…Ох, хорошо ходит хронометр «Омега» на руке у прапорщика Кускова.

Осужденный Зверев вышел из ПКТ. Из трех месяцев он отсидел в зоновской крытке тридцать восемь суток.

Сашка подставил апрельскому солнцу бледное лицо и улыбнулся.

Он понимал, что это только начало, что администрация лагеря сильно раздражена… Еще бы – из за какого то зэчары упертого чуть под прокурорский пресс не попали! А кому он на хрен нужен, вымогатель этот? С опера, курирующего Зверева, спросили: ты чего, охренел? Чего беспредельничаешь? На кой болт мороженый тебе дался этот Зверев? Филипчук чуть телегу не накатал, еле еле отговорили за бутылкой… Опохмелился – подобрел. А то бы полный звездец. Прокуратуре палец в рот положи – всю руку до кости обгложут… отписываться устанешь от сволочей сутяжных. Плюнь ты на этого Зверева, Олег. Понял? – Да я что? Меня же питерский следак попросил. – Это, Олег, питерских гребет – пусть они сами и решают. Нам своих заморочек хватает.

Когда через несколько дней в Тагил позвонил следователь Филатов, ему сказали: На хер! Разбирайтесь сами!

– Так вы же обещали помочь!

– Ну, обещали… а теперь на нас надзорный так наехал – караул!

…Зверева вернули в отряд и оставили в покое.