– О о, – протянул начальник конвоя и неожиданно улыбнулся. – Сыскарь, значит? А как влетел то?

Зверев невесело усмехнулся, искорки в его глазах погасли:

– Да… Долго рассказывать… В деле все написано…

– Понятно, – кивнул прапорщик и добавил почти по свойски. – Ладно, давай, загружайся… Если чего нужно будет – вызовешь меня через бойца, когда тронемся…

– Спасибо… – тихо ответил бывший капитан и полез по лесенке в вагон.

«Столыпин» был еще пуст. Солдат конвойщик открыл Звереву дверь в его купе. Осужденный шагнул в темную клетушку и огляделся. Там, где в настоящих купе предусмотрено окно – была глухая стенка. Дверь клетушки представляла собой металлическую раму, затянутую сеткой Рабица – с обязательной кормушкой посередине. Вагонная камера сияла чистотой, если слово сияла вообще можно было применить в данном конкретном случае – как ни крути, а выделенное бээснику помещение навевало мысли довольно угрюмые… Четыре жесткие полки не радовали излишествами – ни одеял, ни матрасов, ни подушек, ни, тем более, постельного белья этапнику не полагалось.

Зверев устало опустился на нижнюю полку и расстегнул куртку – в изоляторе его предупреждали, что в «Столыпине» можно закоченеть от холода, но, видимо, это предупреждение относилось к разряду так называемых страшилок – в вагоне было очень тепло, почти жарко, и бывший капитан почувствовал, как его тело покрывается испариной. Зверев быстро разделся, куртку положил на полку вместо матраса, а теплый свитер скатал в плотный валик – чем не подушка? Сапоги бээсник стаскивать с себя не стал – знал, что его еще обязательно придут обыскивать, так какой смысл растягиваться на полке с комфортом, если через несколько минут все равно придется вскакивать? К обыску Александр был готов – ничего запрещенного он с собой не брал, но барахла в двух баулах хватало – бывшего капитана предупреждали, что настоящей валютой на той зоне, куда он следовал, считаются одежда, шоколад и сигареты…

«Столыпин» постепенно заполнялся, этапники гомонили, возились в клетушках, конвоиры покрикивали на них – словом, шла обычная предотъездная суета.

Видимо, к «Столыпину» подъехал еще один автозак – Зверев услышал какой то шум в тамбуре, а потом мимо его купе быстро проскочили одна за другой три женщины – Александр не успел даже разглядеть их толком – молодые ли, старые ли, симпатичные или страшные, как вся арестантская жизнь. Зэки из общаковых клетей к попутчицам, скорее всего, тоже присмотреться не могли, но тем не менее встретили их восторженным гулом – а как еще должны реагировать на женщин грубые мужики, измученные длительным сексуальным воздержанием? Немедленно начались жеребячьи заигрывания, незатейливые такие, простые и беспонтовые, типа: Эй, милые, сестренки уркаганочки, не смерзлось ли у вас чего на морозе, а то ведь и отогреть сможем, долбильные агрегаты имеются! Зэчки отвечали на заигрывания так же грубо, но обнадеживающе. Арестанты заволновались, и сержанту конвоиру пришлось даже рявкнуть на них:

– Э, урла, хорош базарить, пока я за вас не взялся!

Этапники попритихли, а одна бабенка сразу же обидно засмеялась:

– Ну что, мальчики, долбилки то свяли напрочь? Кавалеры херовы… Придется, видать, к сержантику на погрев проситься – у таких голосистых хрен обычно увесистый, не даст пропасть невинно засуженной…

Зэки заржали, сержант матюгнулся – но без злобы, скорее, даже снисходительно – оно и понятно: мужику польстило.

Атмосфера искусственного и полуистеричного веселья, воцарившаяся в вагоне, не затронула, пожалуй, одного только Зверева. Бывший капитан даже слегка поморщился от похабных шуток завлекушек.