Решено, сразу после «Крестов» поеду в эту самую военшколу, где он преподавал. Заодно попробую там поводить клювом – может, нарою что-то полезное.

Взять того же Вадима Борисовича Птахина – ну не верю я, что этот господин хороший от чистого сердца озаботился бедами арестованного сотоварища. Не тот типаж. Есть, есть тут какой-то свой интерес. Это во мне не говорят, а просто кричат знание человеческой психологии и оперская чуйка.

Надо бы аккуратно взять его за жабры и потрогать на предмет… Да на любой предмет. Если суетится, значит, есть чего скрывать.

И иногда не нужно копать глубоко, чтобы найти причину чужих волнений.

Глава 17

Прежде в «Крестах» я был только в качестве туриста, причём довольно давно. В памяти отложилась камера-одиночка, которую показывали во время экскурсии: высокое светлое окно, тёмно-коричневый дощатый пол, беленый потолок, оштукатуренная, выкрашенная в два разных колера стена, стол, табуретка, электрическая лампочка, не то топчан, не то кровать.

Особо страшных впечатлений после себя камера не оставила, приходилось видеть места, по сравнению с которыми эта одиночка – всё равно, что гостиничный номер. Хотя тут как в анекдоте – не надо путать туризм с эмиграцией. В реальности порой в камеры набивали столько людей, что они чуть ли не сидели на плечах друг у друга.

Ещё запомнились решётчатые лестницы и переходы, они складывались в некий вычурный архитектурный ансамбль.

Ну а в этом времени ещё недавно здесь был лагерь принудительных работ особого назначения, теперь же «Кресты» переделывали под следственный изолятор, и Александру то ли повезло, то ли не повезло стать одним из первых задержанных, которого поместили сюда на время следствия. Прежде, если я правильно понял Катю, «политических» держали в Доме предварительного заключения на Шпалерной, а тех, кто проходил по уголовным статьям – на Малой Охте в казармах Новочеркасского полка.

Самбур немного задержался, но я добросовестно прождал его у ворот всё это время, никуда не отлучаясь.

Одет следователь был в матросский бушлат явно с чужого плеча, подмышкой у него был потёртый кожаный портфель.

– Привет, Жора!

– Здорово! Как Раису проводил?

– Да нормально. Когда возвращался, один типчик пристал насчёт «закурить есть», я ему на всякий случай показал револьвер – и мы разошлись.

– А, ну это правильно, – поддержал его я.

– Бережённого бог бережёт.

– Кажется, пора придумать что-то взамен этой старорежимной поговорки, – улыбнулся он. – В общем, по нашим с тобой делам: бумаги я выправил, твой визит имеет официальный характер, так что следствие на тебя рассчитывает, товарищ Быстров.

– Какой лимит времени?

– Минут сорок – не больше, потом мне надо бежать в суд. Одного тебя в «Крестах», извини, не оставлю.

– Сорок так сорок, – не стал спорить я.

Конечно, чем больше – тем лучше, но дареному коню в зубы смотреть не принято. Эти несчастные сорок минут были тем самым подарком, на который я не особо рассчитывал.

Александра вызвали в комнату для проведения допросов: мрачную и стылую, из которой хотелось бежать без оглядки. Был ли в том какой-то психологический расчёт (причём на мой взгляд – ошибочный) или помещение выбрали методом научного тыка… но даже мне было здесь как-то не по себе. Сама атмосфера давила на человека, заставляла прятать глаза, опускать плечи ниже.

– Задержанный Быстров доставлен, – доложил конвоир, впуская Катиного мужа.