– Задержанный Быстров доставлен, – доложил конвоир, впуская Катиного мужа.

Я посмотрел на её избранника с интересом. Моего роста, явно похудевший на казённых харчах, с прямой спиной – не зря про таких говорят, что он словно кол проглотил, чем-то походит на иностранца – переодень его из изношенного грязного френча в костюм (который я сменил на свой) и хоть сейчас можно смело отправить гулять по Монмартру. Под носом жёсткая щёточка усов, на щеках рыжеватая щетина – ну да, с бритьём в СИЗО непросто.

Он явно удивился, когда заметил меня, и не сказать, что обрадовался. Скорее наоборот – счёл моё появление дополнительной строкой в приговоре.

– Задержанный Быстров прибыл по вашему распоряжению, гражданин следователь, – чуть надтреснутым, простуженным голосом представился он.

– Садитесь, – показал ему на табурет Самбур. – Заранее хочу предупредить – вся мебель тут привинчена к полу и не сможет стать оружием.

– Благодарю за предупреждение, но бить следователя табуретом по голове не входило в мои сегодняшние планы.

Александр сел, стараясь не смотреть в мою сторону.

– Вы не желаете изменить ваши показания?

– деловито спросил следователь.

– Не желаю, – подтвердил он.

– И как прежде, отказываетесь сообщить следствию, где находились в момент совершения убийства гражданина Хвылина?

– Мне нечего вам сказать, – сухо ответил Александр.

– Уверены? – нахмурился Самбур.

– Да. Я от своих слов не отказываюсь.

– Товарищ следователь, оставьте нас, пожалуйста, наедине, – попросил я.

Самбур кивнул, спокойно поднялся из-за стола и вышел. Мы остались вдвоём с Александром.

– Здравствуй, – сказал я.

– И тебе не хворать, – произнёс он и тут же закашлялся, поднеся ко рту кулак. – Извини, Георгий. В камере холодно и сыро, как только мокрицы не завелись…

– Что-то мне подсказывает, что тебе там совершенно не нравится.

– Издеваешься? Ну издевайся дальше. Я ведь для тебя тоже недобитая контра, как и для следователя. Вы с ним просто два сапога пара, – со злостью заключил Александр. – Знаешь, нам не о чем с тобой говорить. Мы с тобой как будто из разных миров. И у каждого своя правда, вот только понять друг друга нам не суждено.

– Саша, – заговорил я, и он удивлённо вскинулся – видимо, не привык, чтобы я, а вернее прежний Быстров, так его называл, – брось позировать! Я здесь по просьбе Кати. Она страшно переживает за тебя, боится, что тебя приговорят к тюремному сроку – а это лет восемь-десять. И, поверь, следственный изолятор по сравнению с настоящей тюрьмой – пансионат благородных девиц.

– Ничего, и в тюрьме живут люди, – усмехнулся Александр. – И не надо меня пугать: я уже пуганый, и все эти ваши большевистские штучки-дрючки мне хорошо известны.

– Пенитенциарную систему придумали не большевики, – заметил я.

– Пенитенциарную… надо же какими начитанными стали «товарищи», – фыркнул он. – Георгий, не трать на меня время, иди домой к сестре. Успокой её, скажи – пусть не волнуется.

– Сам-то понял, чего просишь? Давай поговорим как два нормальных человека, – я чуть было не ввернул «мужика», но вовремя спохватился и заменил слово на более нейтральное.

Мой родственник явно был голубых кровей и белой кости. Весь облик был пронизан аристократичностью и дворянством. Это не стирается за год или два.