Губами.

К ладони.

Он мог бы взять меня. Некоторые из его людей брали женщин, а те молчали, потому что мужчины потом давали монеты, полновесные, золотые, и этого было достаточно, чтобы утихомирить ярость мужей. Некоторые сами приводили своих жен к чужакам и торговались.

Я видела.

Моя бабка шипела, что мы с сестрами тоже могли бы пойти, ведь ясно, что во всей округе не найдется безумца, который захочет взять нас в жены. Она бы и сама нас привела, если бы...

...чужак не боялся.

Все боялись.

И мои дядья, которые прежде с превеликим удовольствием раздавали затрещины, и их жены, и дети, находившие немалую радость в том, чтобы щипать и толкать нас, и староста, и мужчины, и женщины... и пожалуй, нас бы изгнали, если бы не этот страх.

Но кто рискнет обидеть посвященных Кхари?

- Я плохо говорить твой язык, - чужак старается. Он не злой. И в отличие от прочих не считает нас дикарями, разве что самую малость. Он редко хмурится, а злым я видела его лишь однажды, когда Ишмас-водовоз колотил свою жену.

Чужак поколотил Ишмаса.

Вмешался он зря, но Ей понравилось. И потому я привела его в храм. А он принес цветы.

...мне иногда передавали дары для нее.

Лепешки, пропитанные птичьей кровью.

Квелые тушки или куски сырой печени. Иногда - костяные иглы или даже браслет, пусть деревянный, но кровью измазанный. А чужак - цветы.

И сам он возложил их к ногам богини.

А потом протянул к ней раскрытые ладони, зажмурился. Что-то произнес...

...сила... какая сила...

Я наш язык понимала, как понимала и тот, другой...

...чужак смотрит на меня внимательно.

И протягивает мне кольцо.

- Ты стать мне жена.

Это звучит утверждением, но я киваю: я...

...мне двадцать три и я слишком стара.

- Сестры.

Он прикрывает глаза и говорит.

- Они есть сила?

- Ее, - я указываю на богиню.

- Хорошо. Я... найти. Муж. Твой сестра.

- Две, - уточняю, показывая на пальцах. И чужак улыбается.

...сколько бы ни было у тебя сестер, девочка, мы подыщем им мужей... эту силу нельзя упустить.

Сознание разводиилось. Это неприятно, к счастью, длилось недолго.

У прошлого кисловатый вкус, не сказать, чтобы приятный. И я хотела бы вернуться, но...

...старуха злится. Ее уродливое лицо делается вовсе страшным, и она, позабыв про богиню, шипит.

- Никогда... никогда, слышишь, тварь?

Она пытается отвесить мне затрещину, но я перехватываю руку. Я приняла решение. Чужак... был иным, но богиня позволила коснуться ног ее, и не обожгла ядом, не наказала наглеца, послав ему быструю сметь или же долгую и мучительную, а значит...

- Мы уйдем, - сказала я, глядя в мутные старушечьи глаза. - А ты останешься. Ты будешь жить долго... так долго, что имя твое забудут, а саму тебя станут считать проклятой...

Она икнула, а я...

Я не могла остановиться. Я видела...

...мы видели: мучительную жизнь, полную суеверного ужаса и ненависти. Бесконечное полотно дорог. Стареющее тело, к которому была привязана душа. Милостыню... голод...

...раз уж она так боится смерти...

- Ты... поплатишься, - старуха вырывает руку и отступает. - Ты...

...ночь.

И круг полной луны, желтой, как тигриный глаз.

Рога молчат, как и барабаны: сейчас нам не нужны слуги. Ночной лес полон звуков. Кто-то кричит, кто-то плачет почти человеческим голосом. Бесшумно ступает огромный зверь, который задерживается на долю мгновенья, прислушиваясь к происходящему на поляне. Его клыки подобны кинжалам, а когти остры, но... зверь уходит.

Скользит змея, чье тело сохранило остатки тепла, а яд по-прежнему крепок.