- Не бойся, никто и ничего не узнает... я не настолько глупа, чтобы привлекать внимание инквизиции... да и ты мне еще пригодишься.
- Я не собираюсь больше...
- Конечно, не собираешься.
- И не позволю...
- Не позволишь... мне - точно не позволишь, а вот себе... как знать, как знать... скажи, куда ты хочешь уехать?
- Ты... не отпустишь?
- Почему? Уезжай... это даже мило... начать строить жизнь наново в каком-нибудь тихом городке, в котором все привыкли к прежнему целителю, а нового будут воспринимать как молодого и не слишком умелого... не слишком успешного... ты приживешься и через десяток-другой занудных старух зарекомендуешь себя достаточно, чтобы быть принятым в местное общество. Там подцепишь чью-нибудь дочурку или племяшку, которая слишком уж засиделась в девках, чтобы перебираться, и станешь совсем своим. Она родит тебе пяток детей и будет по вечерам вздыхать о загубленной молодости. А ты, видя эту расплывшуюся курицу, станешь попивать... обыкновенная такая жизнь. Ты и вправду этого хочешь?
И да.
И нет.
И когда она была рядом, ему было сложно думать.
Она ушла.
Утром.
И ничего не сказала. А он вернулся домой. Как раз успел на похороны... кто ж знал, что особа столь юных лет и на вид вполне здоровая не лишена проблем с сердцем. Взяло и остановилось... и да, ему было стыдно, потому что он подозревал, кто помог сердцу остановиться: Агна не любила делиться игрушками. Но знание это ничего не изменило.
Разве что чая вечернего он лишился, и с ним какой-то лучшей части себя.
Годы шли. Он и вправду обжился в городке, став если не знаменитостью, то человеком вполне известным. Обзавелся не только обширной практикой, оставив, правда, несколько часов дежурства в лечебнице, просто для души, но и приличным счетом в банке, который удвоился после весьма удачного вложения... и второго...
...третьего.
С ним стали считаться.
Советоваться даже, выслушивая ответы без прежней снисходительной вежливости.
Ему сватали девиц, впрочем, не слишком активно, а потому удавалось избегать неприятных бесед... иногда обращались с записками от Агны. А он не сопротивлялся?
Признать смерть старухи Бизенштроцель естественной?
Почему бы и нет, благо, яд использовали редкий, этакий не каждый целитель почует. Или вот помочь с лечением человеку хорошему, всецело достойному, но попавшему в весьма непростую ситуацию? Тем паче за достойное вознаграждение... остановить сердце лошади... животное жаль, тем паче столь дорогое... или выписать немного не те капли... в конце концов, давление у пожилой дамы и вправду низковатое, не по возрасту, а что аневризма... простите, она столь мала, что ее легко и не заметить.
Как ни странно он начал получать определенное удовольствие весьма извращенного толка, чувствуя свою власть над людьми и судьбами их. И сила его, что бы там ни говорили, не спешила уходить, а двери храма не смыкались перед святотатцем.
Он... ответит.
И отвечает.
Он исправно перечисляет часть денег на благотворительность, а в лечебнице берется за самых тяжелых, порой и вовсе безнадежных пациентов. И да, это работает на репутацию... в городе его любят.
...постепенно он уверился, что так будет если не всегда, то очень и очень долго. А потом случилась та история с проклятым клубом.
И он испугался.
Вновь.
Только теперь страх был иного свойства, весьма животного. Вот так взять и лишиться всего? Репутации, имени... и пуля в висок, выпущенная главой жандармерии, уже казалась весьма разумным выходом. Мейстер и сам попробовал было. Нет, не стреляться, просто достать револьвер и приложить к голове. Закрыть глаза. Взвести курок и...
...он лишь представил, как пуля вылетает из раскаленного ствола, окруженная облаком пороховых газов. Как с легкостью пробивает она и кожу, и такую тонкую височную кость. |