И кажется, прядка волос.

- Они меня презирают... сначала им любопытно, да... как же, родственница Гретхен... такая миленькая... - она явно кого-то передразнивала. - Какая жалость, что такая глупенькая... ничего, я знаю... я читала мамины записки. Все вокруг лгут, понимаешь?

Она облизала губы.

- Все... она говорит мне про свет и молитвы, а сама... ты ведь знаешь, что она влюблена в Морти? Глупая женщина... он ее использовал, как когда-то использовал мой отец, а она не понимает... она его покрывала тогда... надеялась, оценит и женится. А он сказал, что если на костер, то вдвоем. Что она теперь соучастница... иногда он с ней спит.

Она стиснула кулаки и пахнуло такой ненавистью, что воздух в комнатушке раскалился.

- Я им всем покажу... я их всех... думают, они лучше меня? Я сделаю так, что они увидят, до чего уродливы... а заодно...

...смех.

И тени мечутся.

Их становится все больше. Она приносит их, пряча в камне и крови, которую льет на алтарь щедро. Она забирает камень, но не находит клинка и злится, злится...

...похоже, моя бабуля догадывалась, что у Летиции не все ладно с головой, иначе зачем она спрятала клинок у своей заклятой подруженьки?

- Легко, - в голосе Летиции почти удивление. - Они дерьмо, а притворялись... а на самом деле... знаешь, я даже удивилась, что заставить убить кого-то настолько... легко... они сами готовы, надо лишь помочь... позволить решиться... ты видела, что они придумали? Это отвратительно, но... они все наши теперь. Знаешь?

Она садится перед статуей и смотрит, смотрит на нее...

- Я принесу в жертву их всех... понемногу, потихоньку... только надо подождать, да? Я принесу, а потом стану тобой.

...богиней?

Или...

Женщина закрывает глаза. Она просто сидит, покачиваясь.

- Ты вернешься в мир, и мы всем... всем-всем покажем... что значит благословенная кровь.

Она режет запястье и слизывает красные капли.

А я думаю, что мне, пожалуй, повезло.

Я всего-навсего умерла. Сойти с ума было бы куда более огорчительно. И с этой мыслью меня отпускают. Я...

Я возвращаюсь.

Храм.

И богиня, застывшая куском золота. Пусть даже весьма высокохудожественным куском, но ныне мертвым. Она сделала то, что должно.

И забрала тьму.

А люди... люди остались.

Моя сестра сидела на полу, вцепившись в волосы, и выла. Ровный мерный вой ее, на одной ноте, одной силы, наполнял каменную пустоту храма, и стены дрожали, не способные выдержать его. Медленно поднимался с пола Вильгельм, глотая кровавую слюну. И рука, протянутая Диттером, была как нельзя кстати. Выглядели оба... да мерзко выглядели.

Покрытые мелкими порезами, с содранной порою кожей, они больше походили на оживших мертвецов, нежели на людей.

- Вот же... задница, - Вильгельм попытался стереть кровь с лица, но та сочилась из сотни мелких ран. - Сдохну... считайте меня героем.

Монк выступил из стены.

Он шел, неровно, спотыкаясь, будто был слеп. Он вытянул руки, и пальцы его корявые шевелились, пытаясь что-то нащупать в воздухе.

Он дошел до Летиции

И остановился.

Он положил руку на голову ее, и лишь тогда это недоразумение заткнулось. А Монк выдохнул.

Кто придумал, что свет милосерден? Он никогда не видел яркого полуденного солнца, отраженного сотней зеркал, способного испепелить своим жаром любого...

- Силой, - Монк захлебывался кровью, и черная, та стекала по подбородку, - данной мне... я приговариваю... душу твою... к сожжению...

Летиция вспыхнула.

И стала пеплом.

Не душа, хотя, верю, что и душа тоже, но тело, которое вот еще жило и дышало, а потом...

...потом жирные белые хлопья поднялись в воздух, закружились. Рот же мой наполнился вязкой слюною. И кажется, меня подташнивало.

От страха.

А Монк, вытерев руки о грязную одежду, тихо осел на пол.