Изменить размер шрифта - +
В доме стало еще
пустее. Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость,  сверкнувшая  в
жестких волосах  его  седина,  верная  подруга  ее,  помогла  ей  еще  более
развиться; учитель-француз был отпущен,  потому  что  сыну  пришла  пора  на
службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в  похищении
Александры Степановны; сын, будучи отправлен в губернский город, с тем чтобы
узнать в палате, по мнению отца,  службу  существенную,  определился  вместо
того в полк и написал к отцу  уже  по  своем  определении,  прося  денег  на
обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется в
простонародии шиш. Наконец  последняя  дочь,  остававшаяся  с  ним  в  доме,
умерла, и старик очутился  один  сторожем,  хранителем  и  владетелем  своих
богатств. Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая,  как  известно,
имеет  волчий  голод  и  чем  более  пожирает,  тем  становится  ненасытнее;
человеческие чувства, которые и без того  не  были  в  нем  глубоки,  мелели
ежеминутно,  и  каждый  день  что-нибудь  утрачивалось  в  этой   изношенной
развалине. Случись же под такую минуту, как будто  нарочно  в  подтверждение
его мнения о военных, что сын его проигрался в карты; он послал ему от  души
свое отцовское проклятие и никогда уже не интересовался знать, существует ли
он на свете, или нет. С каждым годом притворялись окна в его  доме,  наконец
остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было  заклеено
бумагою; с каждым  годом  уходили  из  вида  более  и  более  главные  части
хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам,  которые  он
собирал в своей комнате; неуступчивее становился он  к  покупщикам,  которые
приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались,
торговались и наконец бросили  его  вовсе,  сказавши,  что  это  бес,  а  не
человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в  чистый  навоз,  хоть
разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно  было
ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было  притронуться:
они обращались в пыль. Он уже позабывал сам, сколько у  него  было  чего,  и
помнил только, в каком месте стоял у  него  в  шкафу  графинчик  с  остатком
какой-нибудь настойки,  на  котором  он  сам  сделал  наметку,  чтобы  никто
воровским образом ее не выпил, да где лежало перышко или сургучик.  А  между
тем в хозяйстве доход собирался по-прежнему: столько же  оброку  должен  был
принесть мужик, таким же приносом орехов обложена была всякая баба,  столько
же поставов холста должна была наткать ткачиха,  -  все  это  сваливалось  в
кладовые, и все становилось гниль и прореха, и сам он  обратился  наконец  в
какую-то прореху на человечестве.  Александра  Степановна  как-то  приезжала
раза два с маленьким сынком, пытаясь, нельзя ли чего-нибудь получить; видно,
походная жизнь с штабс-ротмистром не была так привлекательна, какою казалась
до свадьбы. Плюшкин, однако же, ее простил  и  даже  дал  маленькому  внучку
поиграть какую-то пуговицу, лежавшую на столе, но денег  ничего  не  дал.
Быстрый переход