Предложение, казалось, совершенно
изумило Плюшкина. Он, вытаращив глаза, долго смотрел на него и наконец
спросил:
- Да вы, батюшка, не служили ли в военной службе?
- Нет, - отвечал Чичиков довольно лукаво, - служил по статской.
- По статской? - повторил Плюшкин и стал жевать губами, как будто
что-нибудь кушал. - Да ведь как же? Ведь это вам самим-то в убыток?
- Для удовольствия вашего готов и на убыток.
- Ах, батюшка! ах, благодетель мой! - вскрикнул Плюшкин, не замечая от
радости, что у него из носа выглянул весьма некартинно табак, на образец
густого копия, и полы халата, раскрывшись, показали платье, не весьма
приличное для рассматриванья. - Вот утешили старика! Ах, господи ты мой! ах,
святители вы мои!.. - Далее Плюшкин и говорить не мог. Но не прошло и
минуты, как эта радость, так мгновенно показавшаяся на деревянном лице его,
так же мгновенно и прошла, будто ее вовсе не бывало, и лицо его вновь
приняло заботливое выражение Он даже утерся платком и, свернувши его в
комок, стал им возить себя по верхней губе.
- Как же, с позволения вашего, чтобы не рассердить вас, вы за всякий
год беретесь платить за них подать? и деньги будете выдавать мне или в
казну?
- Да мы вот как сделаем: мы совершим на них купчую крепость, как бы они
были живые и как бы вы их мне продали.
- Да, купчую крепость... - сказал Плюшкин, задумался и стал опять
кушать губами. - Ведь вот купчую крепость - все издержки. Приказные такие
бессовестные! Прежде, бывало, полтиной меди отделаешься да мешком муки, а
теперь пошли целую подводу круп, да и красную бумажку прибавь, такое
сребролюбие! Я не знаю, как священники-то не обращают на это внимание;
сказал бы какое-нибудь поучение: ведь что ни говори, а против слова-то божия
не устоишь.
"Ну, ты, я думаю, устоишь!" - подумал про себя Чичиков и произнес тут
же, что, из уважения к нему, он готов принять даже издержки по купчей на
свой счет.
Услыша, что даже издержки по купчей он принимает на себя, Плюшкин
заключил, что гость должен быть совершенно глуп и только прикидывается,
будто служил по статской, а, верно, был в офицерах и волочился за актерками.
При всем том он, однако ж, не мог скрыть своей радости и пожелал всяких
утешений не только ему, но даже и деткам его, не спросив, были ли они у
него, или нет. Подошел к окну, постучал он пальцами в стекло и закричал:
"Эй, Прошка!" Чрез минуту было слышно. что кто-то вбежал впопыхах в сени,
долго возился там и стучал сапогами, наконец дверь отворилась и вошел
Прошка, мальчик лет тринадцати, в таких больших сапогах, что, ступая, едва
не вынул из них ноги. Почему у Прошки были такие большие сапоги, это можно
узнать сейчас же: у Плюшкина для всей дворни, сколько ни было ее в доме,
были одни только сапоги, которые должны были всегда находиться в сенях. |