– Гля, чем разжился! – похвалился гость, выкладывая на стол банку с консервированными в собственном соку ананасовыми кольцами (любимой закусью морячков, с которыми одно время соседствовал Вадим,– даже в советское время это было дефицитом).– А? Уметь надо!

– И это все, что ты умеешь?

Больше всего Тим смахивал на обезьяну – жилистый, ловкий, напористый и любопытный, с подвижным морщинистым лицом и покатым лбом, облагороженным глубокими залысинами, с тощими волосатыми конечностями и круглым пузиком. Однако женщинам нравился до изумления. И сам любил их не меньше – как многое в этой грешной жизни. Сколько Вадим помнил, Тим всегда был игроком и авантюристом, постоянно вязнул в сложных интригах с женщинами или начальством, был подвержен порокам и поддавался самым разным искушениям, однако каяться неизменно приходил к Вадиму, будто избрал его своим исповедником. (Нашел, называется, святошу!) Правда, делился Тим не только сокровенным – а знал он немало, всего и обо всем, легко общаясь со многими, аккумулируя сведения точно губка.

– Кто умеет, так это Марк,– добавил Вадим, небрежно вскрывая заветную баночку.– После его разносолов меня трудно удивить.

– Не зарекайся,– сказал Тим.– Ты когда‑нибудь ел молочный суп с селедкой?

– Иди ты,– не поверил Вадим.– Надеюсь, не с соленой?

– А лягушачьи ножки пробовал? Помнится, будучи проездом в Париже…

Единственный раз в жизни Тим действительно мотался за рубеж, посредством многозвенных ходов устроив себе командировку. Может, в самом деле добирался до Франции, хотя вряд ли. Вот ГДР – куда ни шло, тогда это было реально.

– Зато я знал человека, который лопал лягушек живым,– похвалился Вадим,– будучи на уборке сена. Есть еще люди в русских селеньях!

– Сам видел? – загорелся Тим.– Что, прямо при тебе?

– Я смотрел на того, кто это видел,– усмехнулся Вадим.– Ты же знаешь, какой я впечатлительный! Самое забавное, что как раз ножки этот чудак есть не стал – побрезговал, верно. Зато уж остальное, по пьяной‑то лавочке… Ладно, приятного тебе аппетита,– добавил он, доставая из стола миску с самодельным печеньем, только вчера изготовленным в самодельной же духовке.– Если захочешь подробностей, вроде сочащейся изо рта зеленой жижи и тщательного пережевывания внутренностей…

Тим залился радостным смехом. Когда‑то, в стародавние времена, он погорел на служебном рвении, угодив с микроинфарктом в больницу прямо из КБ,– и с тех пор ничего не подпускал близко к сердцу. Может, за легкий нрав и любили его женщины – по крайней мере, за нрав тоже. Или же за то, что Тим не жалел для них комплиментов,– господи, да кому нужна она, эта правда!.. А может, за особенный запах: говорят, дамочки на такое клюют. Хотя явственно ощущал его, пожалуй, только Вадим – своим обостренным, надчеловеческим обонянием.

Смотавшись за предусмотрительно разогретым чайником, Вадим разлил кипяток по тяжелым полулитровым чашкам и щедро заправил отличным чаем, поставляемым благодарной Алисой,– кстати, одна из причин, почему заядлый чаевник Тим так возлюбил здешние посиделки. К тому же на правах гостя ему не приходилось ничего делать – впрочем, тут и не было особенных хлопот, все под рукой. Вообще в тесноте комнатушки имелись свои преимущества. Расположившись по центру, Вадим мог дотянуться почти до любой точки, даже не вставая. И для освещения вполне хватало настольной лампы – тем более в такой поздний час не стоило привлекать лишнего внимания. (А вдруг вахтерша по‑прежнему заглядывает под двери?)

– И как прошла сегодняшняя встреча? – спросил Тим, беря чашку в обе ладони, словно японец, и с наслаждением вдыхая густой аромат.– Успели‑то хоть? Видел я, как Марчик подкатил! Кстати, могу на стреме постоять.