|
При спуске взгляд подмечал вмурованные окаменелости раковин, отпечаток какого то примитивного земноводного. В конце лестницы плавно отъехала дверь, открыв подъем в десяток ступеней. Поднявшись, они оказались в смутно освещенном интерьере, напоминающем чем то концертный зал Алькатраз: вдвое меньшие размеры придавали ему странное сходство с утробой. Темно зеленое покрытие пола напоминало отложения водорослей, теплые и бархатисто мягкие. Вышедший навстречу каджек, на первый взгляд, точь в точь походил на своего сородича: то же бесхитростное одеяние, грушевидная голова с наростом вместо волос, плоский лоб с округленными, как от постоянного удивления, глазами. Лишь вблизи стало понятно, что он гораздо старше К– 97. – Доброе утро, К 17. Вот он, человек, о котором я тебе сообщала. Его имя Доктор Карлсен. К 17, как и К 97, улыбнулся с той же редкостной, видимо типичной для каджека, обаятельностью. Тепло рукопожатия контрастировало с ледяной холодностью пальцев (ассоциация почему то с пригоршней сырой осенней листвы). – Вы доктор философии? – спросил каджек словами (вот это да!), английские фразы произнося с забавной точностью иностранца, прилежно окончившего языковые курсы. – Скорее медицины: я психолог. – А а, – протянул тот с чуть заметным разочарованием. – Это вы спроектировали этот комплекс? – О нет. Это мой прадед. Я К 17 пятый. Просто нам удобнее значиться под прежним именем. – Я вас покину, – вмешалась Ригмар. – У меня встреча Массары. К 17 с удовольствием тебе поотвечает. – Благодарю. Перспектива насытить наконец свое любопытство вызывала волнение. Так голодный радуется подносу с обильной трапезой. Остаться наедине с К 17 тоже неплохо: к Ригмар за это время он успел уже проникнуться, но все равно подспудно чувствовалось, что ей с ним скучновато. – Хорошо, – сказал К 17, когда женщина удалилась. – Побеседовать с человеком для меня неожиданное удовольствие. – Вы бывали на Земле? – Нет. К сожалению, лицом не вышел: неизбежно бы привлек у вас внимание, – сказал каджек без намека на шутливость. – Но существует же обмен телами. Глаза у К 17 подернулись пленкой (похоже, выражение иронии или усмешки). – Мы, каджеки, крайне консервативны. – Он вернулся к телепатии, человеческий язык считая, видимо, затяжным и нудным. Ментальный контакт был исключительно ярким, отчетливым. – Для нас пользовать чужие тела надо сказать, на редкость зазорно. – Лицо его вновь преобразилось восхитительной улыбкой. – Ну, а теперь любые ваши вопросы. Несмотря на неуемное любопытство, приступить к расспросам оказалось не так то легко. – Вы не могли бы рассказать что нибудь о каджеках? – Мы происходим с десятой планеты в системе Эпсилон, единственной наделенной жизнью. Эпсилон, как вам известно, двойная звезда, потому у нас страсть к абстракциям. – Почему? – сморгнул, не понимая, Карлсен. – А а, вы же не знаете, что двойные звезды в своих планетарных системах подвергают все живое колоссальному напряжению: постоянные перемены в гравитационном поле сказываются на жизни дезориентирующе. Мы реагируем тем, что ищем чего то неизменного, вроде мира математики и науки. Религии у вас на Земле основаны на том же принципе. – Религия и наука в вашем понимании одно и то же? К 17 посмотрел несколько удивленно. – А как же. Безусловно, одно и то же. Карлсен решил не углубляться: и без того вопросов уйма. – И где вы храните свои архивы? – В секретном подземном хранилище. Лишиться их было бы колоссальной утратой. Карлсен растерянно оглядел огромный пустой зал. – Я то считал, это и есть архивный зал? – Именно так. Откуда вам желательно начать? – Признаться, понятия не имею. |
