|
Затем я стал расспрашивать старую графиню, смуглую женщину, внешне очень похожую на испанку, которая приняла меня с необычайной учтивостью, ибо мои манеры произвели на нее впечатление. Инквизитор, отец Лувье, человек, приятный на вид и очень упитанный, с великолепно ухоженной бородой и волосами, моргающий своими темными глазками, не усмотрел в моих манерах ничего подозрительного. Он отнесся ко мне с подобострастием, словно я прибыл из Ватикана, ибо так, возможно, он и подумал. Когда я заявил, что они собираются сжигать женщину, которая, скорее всего, невиновна, он поспешил успокоить меня. — Такой ведьмы вы еще не видели, — сказала старая графиня, рассмеявшись отвратительным сдавленным смехом, и предложила мне еще вина. Затем она представила меня графине де Шамийяр, сидевшей рядом, а также всей остальной собравшейся знати, которая собиралась присутствовать при сожжении ведьмы. Любой из задаваемых мною вопросов, любое мое возражение и предложение собравшиеся встречали с неизменной уверенностью в виновности Деборы. Для них суд уже свершился. Оставалось лишь отпраздновать торжество справедливости, намеченное на завтрашнее утро. Да, сыновья Деборы плакали в своих комнатах, но они оправятся, сказали мне. Теперь Дебора не страшна. Если бы ее демон был достаточно силен, чтобы освободить ее, он бы уже это сделал. Разве не таков удел всех ведьм? Как только они оказываются в цепях, дьявол тут же бросает их на произвол судьбы. — Однако эта женщина не призналась в содеянном, — заявил я. — И ее муж упал с лошади в лесу по своей вине. Ведь нельзя же обвинить графиню, основываясь на показаниях умирающего человека, пребывавшего в агонии! С таким же успехом я мог бы осыпать их сухими листьями, ибо мои слова никак не действовали на собравшихся. — Я любила сына больше всего на свете, — сказала старая графиня, и ее маленькие черные глазки сделались жесткими, а рот отвратительно скривился. Затем, словно спохватившись, она произнесла лицемерным тоном: — Бедная Дебора. Разве я когда-либо говорила, что не люблю Дебору? Разве не прощала ей тысячи разных проступков? — Вы довольно сказали! — весьма ханжески провозгласил отец Лувье и энергично взмахнул рукой. Чувствовалось, что это чудовище успело порядком напиться. — Я говорю не о колдовстве, — ответила старуха, совершенно не обращая внимания на выходку инквизитора. — Я говорю о моей невестке, обо всех ее слабостях и тайнах. В городе всякому было известно, что Шарлотта родилась слишком рано после свадьбы ее родителей, однако мой сын оказался столь ослеплен чарами Деборы, столь обрадовался ее приданому, да и вообще был изрядным глупцом во всех отношениях. — Зачем мы должны говорить об этом? — прошептала графиня де Шамийяр, явно встревоженная словами старухи. — Шарлотты нет среди нас. — Ее найдут и сожгут, как и ее мать, — объявил Лувье, и его слова были встречены кивками и одобрительными возгласами собравшихся. Эти люди продолжали говорить о том, какое громадное удовлетворение они испытают после казни, и когда я пытался расспрашивать их, они лишь отмахивались, предлагая мне умолкнуть, выпить вина и не терзать себя. |
