|
Всю дорогу шли по солнцепёку, Витёк бурчал недовольно о том, что устал, Брысь вытирал лоб платком, только Шурик да худой, невысокий, как подросток, Гроб не потеряли бодрости. Кончились мощёные улицы с крепкими, за высокими заборами, домами. Узкая земляная улочка нырнула ближе к реки, от воды потянуло прохладой. Домишки тут были победнее, а то и совсем хлипкие. Почти в самом конце, где уже был слышен гул плотины, на отшибе стоял деревянный дом в два окна. Дощатый забор, местами поваленный, болтающаяся калитка.
– Здесь, – указал Шурик. Он стукнул в дверь, а потом в окно. Выцветшая занавеска дрогнула, сквозь мутное окно на них внимательно посмотрели. Парня видимо узнали, потому что скоро щёлкнул запор. Хозяин ждал в комнате, стоял у стола, склонив набок голову, рассматривая гостей сквозь круглые стёкла очков. Только теперь, увидав Викентия Павловича, Шурик вздохнул с облегчением – незаметно, конечно, для бандитов. Ему стало легко и радостно. Всю дорогу он был в напряжении: вдруг что-то пойдёт не так, сорвётся, не сложится. Как же тогда быть, что предпринять?.. Но сейчас, сейчас он не сомневался – всё будет отлично! Шура Величко не знал, конечно же, кто такой Викентий Павлович. Никогда не слышал он о знаменитом в прошлом сыщике Петрусенко, о его интуиции, блестяще раскрытых преступлениях. Не знал, что это дед Володьки Кандаурова – приятеля-соперника по футбольным баталиям. Но с первой же минуты знакомства в кабинете УГРО, парнишка почувствовал необъяснимое доверия и восхищение к этому пожилому человеку. И как только Викентий Павлович оказался рядом, прошли и неуверенность, и внутренняя дрожь, и загнанный вглубь страх перед бандитами. А ещё Шурка восхитился. Как же преобразился Викентий Павлович! Он вроде и не загримировался, как артист, только очки надел да волосы по-другому зачёсаны. А как будто совсем другой человек! Если бы парень не был готов к тому, что увидит именно его, сам бы не узнал. Чистая, но помятая рубаха, не заправленная в брюки, тапочки на босу ногу. Движения медленные, как сонные. И взгляд равнодушный, ускользающий. Брысь с любопытством оглядывал комнату, стол, заполненный колбами, пузырьками, банками с различной жидкостью. В одной банке пузырилась, словно кипела, жидкость, тянулись стеклянные трубки. – Это что? – ткнул пальцем главарь. – Вы разбираетесь в химических процессах? Голос хозяина звучал равнодушно – ни удивления, ни насмешки, и даже почти не вопрос. – Совершенно не разбираюсь, – усмехнулся Брысь. – Тогда вы не поймёте. – Ну, ты!.. – шагнул вперёд Витёк, однако Брысь слегка оттолкнул его. – Вы что, нас не боитесь? – А чего мне опасаться? – Викентий Павлович пожал плечами. – Вижу, вы не представители карательных органов. – Точно! – радостно просипел над ухом у главаря Гроб. – Мне Краб гуторил, что этот лепит, как по книге! Вроде профессор какой. Совсем по блатному не говорит. – И, повернувшись к хозяину дома, спросил. – Краба знаешь? Давай, срисуй его. Петрусенко с трудом сдержал улыбку. В его картотеке были сведения, с подробным описанием, обо всех преступниках, кто имел хоть малейшее отношение к Харькову. А убийца по кличке Краб одно время содержался в Харьковской пересыльной тюрьме. У него не только кличка начиналась на букву «к», но и фамилия – Кравчук. Когда Викентий Павлович искал карточку своего прототипа – Бориса Аристарховича Копылова, – он попутно просматривал, вспоминая, и другие, хранившиеся рядом. – Хороший человек был, – ответил спокойно. – Мастеровой. Помню, у меня нары сломались, так он починил. Кравчук до ареста занимался столярным делом. |
