Мы женаты уже шесть лет. Наш сын очень способный мальчик. Он умеет считать до десяти, говорить по-английски и стоять в очереди за хлебом. Мы хотим еще девочку.

Крюков пошел пешком на девятый этаж. Три месяца он жил в этом доме, три месяца поднимался пешком на девятый этаж. Обгоняя пыхтящих толстых баб с авоськами, детьми и колясками, он был особенно счастлив от своей силы, молодости, здоровья и одиночества. В его квартире не пахло кислыми щами и пеленками. В его квартире витал легкий воздух, свежий и чистый, иногда с примесью запахов табака, коньяка и Анелиных духов. Стас задерживал дыхание, когда чья-нибудь дверь на его пути вдруг открывалась.

«Зловонный муравейник, – думал он. – Плебеи».

Опять. Его единственная соседка по площадке опять стояла у своей полуоткрытой двери, скрестив руки на животе, вперив бессмысленный взгляд в пространство. Это была очень старая (древняя) старуха.

Синюшное, сморщенное лицо, слезящиеся глаза, трясущаяся отвисшая челюсть и слюнка, текущая из угла полуоткрытого рта. На ней всегда был один и тот же заношенный ситцевый коротковатый халат, из-под которого торчали сухие сучья ног все в толстых синих венах. Она стояла тут всегда, и непонятно было, когда она ест и спит. Первые дни после переезда Стас даже вздрагивал, обнаруживая на площадке ее зловещее присутствие. Потом привык, но старуха вносила в его молодое легкое существование какое-то неприятное раздражение. Один раз он решил спросить, не нужно ли ей чего. Потом представил, как плохо она слышит и соображает, как долго придется ему кричать одну и ту же фразу, пока она поймет. «Нет, тимуровские игры уже не для меня», – подумал он тогда и с тех пор старался не замечать старуху.

Стас открыл дверь и попал в свою квартиру-табакерку. Квартирка была маленькая, однокомнатная, но Стас отремонтировал ее так, что результаты провели в восторг даже Анель. Низкая широкая тахта занимала большую часть комнаты, два кресла, журнальный столик, маленькая стенка. Все дело было в мелочах: бар в ночной тумбочке около тахты, маленькие красные лампочки на потолке, стенах, вдоль пола. Анель визжала, когда они загорались в нужный момент.

Анель пришла вовремя. Она никогда не опаздыывала. Три раза в неделю, ровно в восемь…

– Стас, – прошептала Анель, делая круглые глаза, – она опять там, эта старуха. Что ей нужно, Стас?

– Какое нам дело, Анель? Проходи.

Анель принесла мандарины в пакете. Они были рыжие, пористые, с рельефными боками, волновали запахом, напоминая что-то детское и веселое. Анель рассыпала их по полу. Потом они пили коньяк и после каждой рюмки Анель, хохоча, ползала по полу, отыскивая мандарины в самых дальних углах комнаты, чистила их, пуляла дольками в Крюкова, пытаясь попасть в его открытый рот. Она учинила в квартире такое мандариновое безобразие, что Стас с ужасом думал о завтрашней уборке.

Когда настало вренмя красных лампочек, Анель неожиданно утихла:

– Стас, я не хочу быть старой… – вдруг не по теме начала она.

– Анель, ты не про то…

– Про то, Стас! Я боюсь. День за днем отстегиваются. Кажется, еще далеко, но ведь будет! Стас, у нее что, совсем никого нет?

– Какое нам дело, Анель? А в общем-то ты права. Главное в этой жизни вовремя сдохнуть. Иди сюда.

Потом было воскресенье. Анель ушла утром. Стас долго отсыпался, затем долго убирался. Когда вышел на площадку выносить ведро, старуха была на месте. Синие толстые вены, линялый короткий халат, отсутствие выражения в глазах и слюнка течет в углу рта. «Черт, вынесла бы стул да села», подумал Стас. Старуха Стаса злила. Она как будто его чему-то обязывала. Ну хоть бы попросила чего-нибудь!

Стас направился к мусоропроводу. Глаза старухи сфокусировались на его ведре – там, сверху, была навалена кожура от мандаринов.