Новая школа и новая приятельница с каким-то старомодным именем Соня произвели на меня унылое впечатление. В школе нас каждую свободную минуту норовили построить, и под бравое «раз-два!'» заставить маршировать. Соня села со мной за одну парту, и, кося угрюмыми глазами в мою тетрадь, добросовестно перерисовывала из нее каждую букву. Мне это не нравилось, но я молчала.

Постепенно в нашем 3 «а» каждый занял то место, которое заслуживал. В завоевании авторитета я была неутомима. У меня было для этого почти все: неуемная общительность и фантазия по части скрашивания унылых пионерских будней, пятерки по всем предметам, номенклатурные мама и папа. Мне мешал только рост, выпячивающий меня на полголовы выше сверстников. И все же я добилась того, что щиплющее мое десятилетнее самолюбие слово «швабра», я перестала слышать вовсе. Самолюбие было удовлетворено. Я стала лидером 3-го пионерского класса «а». Это было признано всеми, в том числе и добрейшей нашей классной Валентиной Самуиловной. И вдруг – бунт. Там, где меньше всего я его ожидала, вернее, не ожидала вовсе. В моей угрюмой соседке проснулся протест против моего общепризнанного лидерства. Для соперничества со мной у нее не было ничего: ее мама работала нянечкой в детском садике, папы не было вовсе, у нее были тройки по всем предметам, а естественная детская общительность была погребена под такой кучей комплексов, что уступила место недетской замкнутости. Не представлявшее опасности, такое соперничество меня развлекало. Я одарила «соперницу» снисходительной дружбой.

Ее мама работала нянечкой в детском садике. Очень большая и громкоголосая тетя Валя, привычная, по-видимому, к тяжелому физическому труду, в садике была как слон в посудной лавке.

– Мама сюда на время устроилась, – пояснила Сонька, – пока мой брат Вадик маленький и ему нужно ходить в садик. Иначе места не достанешь.

Такие житейские премудрости были мне незнакомы: у меня не было маленьких братьев, а мама работала на главной улице Строителей, в большом красном доме с важным названием «горком».

Сонька со своей очень большой мамой и маленьким Вадиком жили в однокомнатной квартире на первом этаже. Дома у нее было жутко неинтересно: две кровати, стол, мрачные обои, мрачный пол из темных синих плиток и минимум игрушек. Вот у меня дома!.. У меня дома была комната, предназначенная только для меня. Там было много всяких разностей, от которых у Соньки дух захватывало: пианино, диапроектор с кучей диафильмов, проигрыватель, магнитофон, всякие невиданные заграничные пупсы. А главное, в моей комнате стоял огромный аквариум, совершенно волшебный и загадочный, особенно когда включалась над ним большая лампа и зеленое нутро его превращалось в настоящее подводное царство с ракушками, водорослями, и снующими туда-сюда рыбами самых экзотических пород. У Соньки дух захватывало, но ни разу она не дала открыто вырваться своему детскому восторгу. Она решила со мной бороться. Своими маленькими, скудными силами решила не уступать мне ни в чем. Часами она сидела, разглядывая снующих обитателей аквариума, не позволяя своим глазам вспыхнуть восхищенно. Я должна была понять, что такими штучками ее не удивишь.

– У нас т-тоже был аквариум, но когда мы переезжали, он раз-збился, – сокрушенно сказала она как-то, делая долгие паузы из-за заикания. – Т-теперь я хочу зав-вести обезьянку.

– Ха-ха, обезьянку! – засмеялась я, – Где ты ее достанешь?!

Уж по части живности я была спецом и знала, что обезьянкой обзавестись не так уж просто. Сонькины глаза налились упрямствам:

– Моя м-мама сказала, что скоро купит м-мне обезьянку.

Возражать было бессмысленно. Обезьянки, конечно, не появилось. Как объяснила Сонька, она просто расхотела ее заводить.

He скрою, мне приятно было осознавать свое превосходстве во всем.