– Хреново выглядишь, – хихикнула Лера, помахав ладонью у Виктора перед лицом.

Он молчал. Больше не хотелось сопротивляться – зачем топить темноту в черной воде, если ничто все равно не идет по плану? Зачем вообще строить планы?

Перед глазами стоял уродливый, карикатурный образ его жертвы: Оксана, почему то еще больше похожая на отца в этот момент, прижимает к груди венок, а с подрезанных уголков ее губ на подбородок текут темные струйки.

Именно они и разбили морок – в первые несколько секунд он верил, что Оксану все таки похитил какой то психопат. Но какой психопат мог сначала так неряшливо, дилетантски убить двух человек, а потом так аккуратно и тактично подрезать девушке уголки губ?

Даже он резал Мари глубже. Уже мертвой – он обещал не делать больно. Ему и не хотелось уродовать ее, но это была не его история и не его жертва.

Лера достала из кармана пудреницу, открыла и с нежностью посмотрела в мутное от царапин зеркальце.

– Будешь? – спросила она, кончиком ножа приподнимая лоток с пудрой и поддевая порцию порошка.

Виктор только мотнул головой, хотя на самом деле ему мало чего хотелось так сильно, как вернуть все запасы, что у него были, и принять разом.

Лера достала из сумки кошелек, а из кошелька – лезвие, и с тихим скрипом расчертила на зеркале дорожку. Виктор с умилением смотрел на нее и думал, как же все таки сильны родственные связи.

– А ты? Вот, твоя подружка умнее, и нос разбитый не мешает, – улыбнулась Лера, делая вторую дорожку. – Зря отказался, – удовлетворенно прошептала она, откидываясь на стуле.

– Я сказал тебе от всего избавиться, – хрипло ответил он, глядя, как постепенно расширяются ее зрачки.

Глаз Ники он не видел – их закрывал огромный желтый логотип.

– А чем мне заниматься, пока тебя нет? Порнография, шоколад и трава – главные радости одиноких женщин, – промурлыкала Лера, потирая нос.

– То то я смотрю у тебя на зеркальце целый стог.

В ванной шумела вода.

Оксана оставила на кухне грязную лужу, кровавые разводы на ламинате и запах сырой ткани.

Полчаса назад Виктор, с трудом сдерживаясь, за руку отволок туда Оксану, отобрал венок и велел привести себя в порядок. С ней осталась Полина, пытавшаяся хватать его за руки и что то говорить. Он пообещал, что сейчас вернет венок на место и утопит Оксану в ванне, если мать еще раз до него дотронется. В общем то он именно так и собирался поступить, но позже.

Сейчас он достал из под стола зеркало и поставил его к стене напротив себя.

– Знаешь, мне проще ширнуться, а не смотреть на гребаную спинку кресла, – с неприязнью сообщил он, заметив, как побледнела и подобралась Лера.

– Ты хочешь, чтобы он с нами говорил?!

– Хочу, – отрезал Виктор. – У нас тут… семейные разборки. Поэтому будь добр, покажись.

Мартин бросил быстрый взгляд на Мари.

– Придется, котеночек. Будешь его обманывать – не хватит сил на последний акт.

– Ты ничего не можешь сделать, верно? – безнадежно спросил Мартин.

Она развела руками.

– Хорошо еще, что он меня не видит.

Мартин, вздохнув, поднялся с кресла и привычно сел в проеме.

Виктор молча смотрел на лицо, заменившее его отражение. Он впервые видел этого человека – почти полностью седого, с заострившимся носом и тонкими сухими губами, растянутыми в ломаной усмешке. Сюртук, пыльный и мятый, висел на нем мешком, а глаза потеряли цвет. Виктор с ужасом подумал, что смотрит на какое то уродливое отражение собственных грехов, беловолосое и светлоглазое, с угрюмыми марионеточными морщинами и колючим взглядом воспаленных старческих глаз.