|
- Как вам сказать... я нахожу, что она... обворожительна. - Да? - Ну конечно. Он хотел добавить: "А вы еще обворожительнее", - но постеснялся. - Если б вы знали, какая она забавная, оригинальная, умная! - продолжала г-жа Форестье. - Богема, да, да, настоящая богема. За это ее и не любит муж. Он видит в ней одни недостатки и не ценит достоинств. Дюруа показалось странным, что г-жа де Марель замужем. В этом не было, однако, ничего удивительного. - Так, значит... она замужем? - спросил он. - А что представляет собой ее муж? Госпожа Форестье слегка повела плечами и бровями, - в этом ее выразительном двойном движении скрывался какой-то неуловимый намек: - Он ревизор Северной железной дороги. Каждый месяц приезжает на неделю в Париж. Его жена называет это своей повинностью, барщиной, страстной неделей. Когда вы познакомитесь с ней поближе, вы увидите, какая это остроумная и милая женщина. Навестите ее как-нибудь на днях. Дюруа забыл, что ему пора уходить, - ему казалось, что он останется здесь навсегда, что он у себя дома. Но вдруг бесшумно отворилась дверь, и какой-то высокий господин вошел без доклада. Увидев незнакомого мужчину, он остановился. Г-жа Форестье на мгновение как будто смутилась, а затем, хотя легкая краска все еще приливала у нее от шеи к лицу, обычным своим голосом проговорила: - Входите же, дорогой друг, входите! Позвольте вам представить старого товарища Шарля, господина Дюруа, будущего журналиста. - И уже другим тоном: - Лучший и самый близкий наш друг - граф де Водрек. Мужчины раскланялись, посмотрели друг на друга в упор, и Дюруа сейчас же начал прощаться. Его не удерживали. Бормоча слова благодарности, он пожал г-же Форестье руку, еще раз поклонился гостю, хранившему равнодушный и чопорный вид светского человека, и вышел сконфуженный, точно сделал какой-то досадный промах. На улице ему почему-то стало грустно, тоскливо, не по себе. Он шел наугад, стараясь постичь, откуда взялась эта внезапная смутная тоска. Он не находил ей объяснения, но в памяти его все время вставало строгое лицо графа де Водрека, уже немолодого, седоволосого, с надменным и спокойным взглядом очень богатого, знающего себе цену господина. Наконец он понял, что именно появление этого незнакомца, нарушившего милую беседу с г-жой Форестье, с которой он уже чувствовал себя так просто, и породило в нем то ощущение холода и безнадежности, какое порой вызывает в нас чужое горе, кем-нибудь невзначай оброненное слово, любой пустяк. И еще показалось ему, что этот человек тоже почему-то был неприятно удивлен, встретив его у г-жи Форестье. До трех часов ему нечего было делать, а еще не пробило двенадцати. В кармане у него оставалось шесть с половиной франков, и он отправился завтракать к Дювалю. Затем побродил по бульварам и ровно в три часа поднялся по парадной лестнице в редакцию "Французской жизни". Рассыльные, скрестив руки, в ожидании поручений сидели на скамейке, а за конторкой, похожей на кафедру, разбирал только что полученную почту швейцар. Эта безупречная мизансцена должна была производить впечатление на посетителей. Служащие держали себя с достоинством, с шиком, как подобает держать себя в прихожей влиятельной газеты, каждый из них поражал входящего величественностью своей осанки и позы. - Можно видеть господина Вальтера? - спросил Дюруа. - У господина издателя совещание, - ответил швейцар. |
