— Держите меня! Держите! — крикнула Катенька, поравнявшись с дверью вагона. Сильные руки парней подхватили её. Катенька уронила сирень. И через секунду уже стояла в тамбуре перед Гришей.

— Что ты наделала, Катенька! — говорил ей Гриша. — Состав завезёт тебя, бог знает куда!

Катенька молчала, от бега у неё так сильно билось сердце…

— Ну и пусть, пусть, я же должна тебе всё передать, не ехать же тебе такому несчастному, — заторопилась Катенька, едва переводя дыхание. — Она любит тебя, Гриша, ещё как любит, если бы ты видел, как она ревела, когда я ей сказала, что ты уходишь добровольцем на войну. Гриша, Гриша, она сказала, что будет ждать тебя всю жизнь, что любит тебя одного!

Все в тамбуре смущенно и хорошо улыбались и глядели на Гришу с завистью, а он улыбался растерянно и смешно теребил воротник кителя. Катенька говорила всё это горячо, искренне, совсем не думая о том, что она лжет. Она видела, что Гриша счастлив, и на её глаза навернулись слёзы от радости, что это счастье принесла ему она.

Они прошли в вагон. В купе, где им уступили место, было много людей, но ни Катенька, ни Гриша не стеснялись их. На Катеньку все смотрели с любовью и нежностью, как смотрят на любимую сестру. Катенька все говорила и говорила. А Гриша думал о том, почему рядом сидит Катенька, а не Дарочка.

— Ну что, Катенька, что Дарочка тебе ещё говорила?! Как ты теперь домой доберёшься? Там ведь волноваться будут.

— А я до Ростова доеду или, может, в Матвеевом Кургане остановится поезд, там у нас знакомые есть. Доберусь. Я же Дарочке сказала, она же знает, что я тебя догнала, и догадается, что я решила тебя проводить. Вот только мама… но Дарочка ей всё объяснит. Конечно, мама такая беспокойная, будет очень волноваться и на улице будет меня ждать, и на вокзал пойдёт. И плакать будет, ах, мама, ну что с ней поделаешь! Гриша, мама тебя очень любит, и, знаешь, что говорит? Она, Гриша, говорит, что ты герой, а не он. Она говорит, что он — человек момента! А? Фу, да что я о нём, противном, вспоминаю, нужен он был, тоже мне. А что вон тот дяденька, — кивнула она в сторону немолодого капитана в следующем купе, — почему он такой грустный?

— Так на войну же, Катенька, едет, а не на свадьбу…

— Так все же на войну, все смеются, а он такой грустный. Я, Гриша, сейчас, а?

И пошла к капитану. Она что-то говорила ему горячо, улыбаясь, потом села рядом с ним, и просветлевший лицом капитан стал о чем-то рассказывать Катеньке. Потом Катенька подозвала Гришу и сказала:

— Познакомьтесь с Валерием Павловичем, — сказала так запросто, как будто давным-давно знала этого Валерия Павловича.

Катенька и капитан о чём-то долго и весело говорили… И все это время Гриша делал Катеньке знаки возвратиться на прежнее место, чтобы снова начать разговор о Дарочке. Катенька делала вид, что не понимает его знаков, но их понял Валерий Павлович и, извинившись, вышел в тамбур.

— Ты, Гриша, сейчас счастливый, а он несчастный, — объяснила Катенька, — он мать очень больную оставил, одну на маленькую сестрёнку. Но мы с Дарочкой обязательно ей поможем. Только бы мне скорей домой добраться.

Капитан вернулся, и они до самого Матвеева Кургана так и просидели втроём. О чём только ни болтала Катенька, чему только ни смеялась, а они смотрели на неё и улыбались. В Матвеевом Кургане состав остановился. Вечер был тёмный, накрапывал дождь, на маленькой станции пахло мокрой сиренью. Здесь, на этой маленькой станции, едва освещенной желтыми фонарями, они и попращались с Катенькой.