|
Каждому он старался помочь в полную силу своих возможностей медика, с душой, и поэтому многим помогал. Не помогал лишь тем, кому уже нельзя было помочь, но и для обреченных у него находилось столько внимания и доброты, что они благословляли доктора и безгранично верили ему. Чтобы попасть к нему на приём, люди занимали очередь за несколько дней вперёд, будто бы в поликлинике не было других врачей. Все это не могло не породить среди его коллег неприязни к нему, насмешек над его забывчивостью, странными выходками, задумчивостью, рассеянностью. Врачи любили посудачить на его счёт, подсматривали за ним и хихикали, когда старик отдыхал на балконе, задумчивый, грустный, отрешённый от мира.
— И чего не идет на пенсию, давно ведь пора, только больных смущает, — говорили коллеги. Они обвиняли его в бестактности и даже в желании выслуживаться, но когда, случалось, болели сами, шли за советом и помощью только к нему. Старый доктор всего этого не замечал, никогда над этим не задумывался. Ему казалось предельно простым — если просят, значит, нужно помочь. Он был обыкновенный участковый врач без титулов, без званий, но его знал почти весь город. Благодаря этой популярности он и встретился с Дарочкой. Как-то Григорий Васильевич услыхал у дверей своего кабинета шумный спор, в котором часто упоминалось его имя. Маленький, сгорбленный, в толстых синих очках, он вышел в коридор. — Что вы так шумите, Верочка? — обратился он к регистраторше. — Да вот, Григорий Васильевич, дама просит, чтобы я её к вам записала, а живет она в Исполкомовском переулке — это же центр города, мы же их не обслуживаем. — Но я очень, я чрезвычайно прошу сделать мне исключение, — говорила худая высокая старуха в старомодной чёрной шляпке с вуалью. — Я была у вас дома, доктор, супруга сказала, что вы дома не принимаете, не позволяют квартирные условия. Я чрезвычайно прошу, будьте великодушны! — Хорошо, хорошо, не волнуйтесь, я с удовольствием вас приму, — успокоил её Григорий Васильевич. — Только вам нужно будет дождаться очереди, тут уж я бессилен. Будьте добры, посидите здесь. — Григорий Васильевич, я же не могу записать гражданку, — возмутилась Верочка-регистраторша. — А вы и не записывайте, я так приму… Вы присаживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста. — Тоже мне блаженный: скоро весь город к нам перетянет, своих будто мало, — ворчала Верочка, когда старый доктор закрыл за собой дверь. Дама в чёрной шляпке терпеливо дождалась своей очереди. Григорий Васильевич сам выглянул из кабинета и пригласил её зайти. — Скажите, доктор, вы никогда не жили здесь раньше? — едва войдя в кабинет, спросила старуха. — Вы не Гриша, Гриша Марков? — Да, я Гриша, — растерялся Григорий Васильевич, стараясь получше рассмотреть пациентку. — Да, я Гриша, Гриша Марков, а с кем имею честь говорить? — Я Ганечка, — сказала старуха, — Ганечка Полторацкая, помните? Дарочкина соученица и подруга… Забыв попросить у дамы разрешения, Григорий Васильевич сел — подвели ноги. — Ганечка Полторацкая, да-да. Помню. Очень хорошо вас помню. В вас был влюблён Митя и сёстры изводили его… — Ну, уж и влюблён… — смутилась старуха. — Просто я ему нравилась. Ах, у него такая ужасная судьба, кто бы мог подумать! — Ганечка заломила сухие пальцы. — Ах, у них у всех трагическая судьба, чрезвычайно! А Григорию Васильевичу вдруг почудились в старческом лице черты той, другой Ганечки, юной и хрупкой, которую все в семье Маловых называли «небесным созданием». |
