– Обещаю, что после войны мы будем навсегда вместе. Ты мне веришь?

Она погладила ладонью его щёки, колючие от небритой щетины, и, запоминая навсегда, вдохнула запах сырой шинели:

– Верю. Я буду ждать.

А потом он не вернулся с задания.

* * *

Лена металась по комнате, как слепая: наткнулась на стул, сшибла со столика свою чашку, хорошо, что участковый уполномоченный товарищ Красильников успел её поймать на лету. Потом схватила сумку и сунула ноги в сапоги.

– Елена Владимировна, успокойтесь, теперь адресат никуда не денется. – Красильников аккуратно поставил чашку на блюдце. – Охолоните малость. А то у нас недавно произошёл случай – смех и грех! Представляете, нашлась родня у одного рабочего с Ижоры, так он на радостях так крепко отметил это дело, что залез на дерево в парке и оттуда орал песни.

– Какие? – тупо спросила я.

– Да разные, – пожал плечами старшина Красильников – Меня когда вызвали, он распевал «Катюшу». Пришлось снимать и давать пятнадцать суток, как нарушителю. Так что вы, товарищ Павлова, будьте осторожнее, а то может выйти неприятность.

Метнув на него яростный взгляд, я подошла к Лене:

– Лена, ты куда?

Она перевела дыхание:

– На почту. Послать Степану телеграмму.

– Так почта уже закрыта! – Я взглянула на часы, где стрелки подтягивались к девяти вечера.

– Телеграф круглосуточный!

Лена говорила отрывисто, словно восстанавливая дыхание после марш-броска с полной выкладкой.

Я накинула жакет:

– Подожди, я с тобой.

Почтовое отделение было на Павловской, неподалёку от бани, и я снова понеслась туда, едва успевая за Леной. В начале улицы она вдруг остановилась:

– Знаешь, я всегда верила, что он жив! Всегда! Хоть и старалась не думать об этом. Боялась сглазить. Понимаешь? А теперь, когда он жив, мысли о его гибели кажутся мне предательством.

Я обняла её, и несколько секунд мы стояли крепко обнявшись, словно черпали силы друг у друга. Лена уткнулась мне в плечо:

– Я и сейчас боюсь – а вдруг ошибка? Вдруг это не Степан, а кто-то другой, ошибочный, тёзка?

– Зачем ошибочному тёзке разыскивать Елену Владимировну Павлову? Тёзка про тебя и знать не знает, – сказал Марк. Оказывается, он всё время шёл рядом с нами. Мы обе с удивлением уставились на него, словно увидели призрака.

Перламутровый закат медленно опускался на верхушки деревьев, сгущаясь у стен домов. Тёмным пятном маячил котлован стройки будущей пятиэтажки. Через год, может даже скорее, сюда потянутся первые новосёлы, и дом заживёт, задышит, зазвенит детским смехом и засияет стёклами чистых окон.

Рабочий день на почте закончился, но в помещении горел свет и мелькала чья-то тень. Лена забарабанила кулаком в дверь:

– Откройте, мне надо послать срочную телеграмму!

– Закрыто, – протянул из-за двери недовольный женский голос. – Ночью срочные телеграммы на Центральном телеграфе принимают. Езжайте в Ленинград и посылайте хоть сто штук сразу.

– Пожалуйста! Мне очень надо! – выкрикнула Лена. – Я вам заплачу.

– Ещё чего! Я из-за вас под суд идти не собираюсь. – Женщина на почте переместилась к окну и посмотрела на нас в открытую форточку.