– Тонечка, что случилось? Кто тебя обидел?

Я уткнулась лицом в его грудь и снова разрыдалась, причитая и всхлипывая. Тёплая рука Марка крепко обнимала мои плечи. Он поцеловал меня в макушку:

– Ну перестань. Всё хорошо, я ведь с тобой. Хочешь, я всегда буду с тобой?

Его рука на моих плечах напряглась, и я мгновенно затихла, как мышка, боясь спугнуть его слова, случайно вспорхнувшие с губ. Взглянуть в глаза Марка я не решалась, опасаясь увидеть в них смех. Но он не шутил и повторил чуть громче:

– Хочешь?

Сердце в груди забилось в сумасшедшем ритме. Меня кинуло в жар, а ком в горле перекрыл дыхание так, что я смогла лишь еле слышно прошептать:

– Хочу.

Он не успел мне ответить, потому что с улицы донёсся истошный крик:

– Убили, убили! Помогите!

Мгновенная реакция, отточенная годами фронтовых лет, отбросила нас друг от друга. В мгновение ока мы оказались на улице. Кричала Люда, мать двух мальчишек-сорванцов. Прижав руки к щекам, она бестолково металась по двору и показывала на лавку, где лежал её младший – Климка, девятилетний сорванец, который обладал способностью поставить на уши весь наш барак. По мелово-бледному лицу Климки медленно растекалась кровь из рассечённого лба, а руки безвольно свешивались со скамейки, как у мёртвого.

– Тётя Люда, тётя Люда, я его не трогал, он сам с дерева упал, я внизу стоял! – голосил Климкин друг Санька из соседнего барака. От страха Санька спрятался под стол и в полной панике выглядывал оттуда весь трясущийся и насмерть перепуганный. На зов Люды из барака выбегали жители:

– Что случилось? Кого убили?

– Пропустите. – Марк в два шага оказался рядом с Климом и приложил два пальца к его шее. – Жив.

– Слава Богу! – охнула тётя Паша.

Со своего места я видела только спину Марка и была совершенно уверена, что Клим вскоре встанет на ноги. Если рядом Марк, то ничего плохого просто не может произойти. Он справится с любой бедой, с любой ситуацией. Вновь и вновь я повторяла про себя его короткий вопрос «Хочешь?» и свой робкий ответ: «Хочу».

Марк повернулся и посадил Клима на скамейку:

– Забирайте, мама, своего бойца. Переломов нет, лоб до свадьбы заживёт, но с сотрясением мозга придётся недельку полежать в постели. Я сейчас его перебинтую, а завтра загляну проверить, как дела.

Заметив мой взгляд, Марк улыбнулся, и в глазах его было столько любви, что я зажмурилась от счастья.

* * *

Вечер выдался славный. Дневной зной сменился прохладным речным ветерком, задорно игравшим платьями встречных женщин. Лёгкие облака, словно стряхнутые с крыла неведомой птицы, белыми перьями разлетались по синему небу. Мрачная зимняя одежда отправилась в шкафы, и тротуары запестрели яркими летними платьями, по большей части из дешёвого штапеля. Самые большие модницы раздобыли себе белые носочки, которые недавно завезли в универмаг, но торговли хватило буквально на один час. У меня носков не было. Да и пускай!

Стоит ли переживать по мелочам, если рядом идёт Марк и держит меня за руку?

Остов пятиэтажного здания на углу улицы Коммуны всё ещё представлял из себя стену с выбитыми окнами, но строительные бригады уже подготовили его к сносу, поэтому вплотную к дороге лежали груды красных кирпичей, кое-где закопчённых от пожарища. Черепашьим шагом мы неспешно дошли до заводоуправления. На здании заводоуправления серыми мазками выделялись пятна цемента, которым заделывали следы от обстрелов. Мимо прошла колонна пленных немцев – они работали на восстановлении города. С опущенными плечами, оборванные и усталые, они совсем не походили на тех бравых вояк, что маршировали на фашистских парадах и дружно кричали «Зиг хайль».