– Не передумаем, – стоял на своём Гриша. – Вы что, не верите, что можно за неделю полюбить друг друга?

– Да верю, – лицо майора помягчело, – сам так женился.

– Ну вот, – Гриша почувствовал слабину и поднажал, – а я хочу, чтоб у нас всё было по-честному, по закону. Товарищ майор, напишите справку, ну что вам стоит? А жене она ох как пригодится. – Гриша вытолкнул Дуню вперёд себя, и она со страхом подняла глаза на командира.

Майор испустил тяжкий вздох:

– Ну, Макаров, твоя взяла! Если бы не был лучшим разведчиком… Печать у замполита поставишь, скажешь, я приказал.

* * *

Про свою мать Дуня рассказывать не стала – стыдно признаваться в таком, а справку достала из кармана, зашпиленного булавкой, и протянула Павлине Никитичне:

– Если бы Гриша не догадался взять справку, то я бы сейчас неизвестно где была.

Мы, соседки, набились в комнату тёти Паши и с молчаливым сочувствием смотрели на худенькое лицо Дуни с голубыми глазищами в пушистых ресницах. Малышка Наташа на тёти-Пашиных руках сладко спала. Тётя Паша прижимала её к себе, словно боясь, что ребёнок вдруг растворится, как кусочек сахара в кипятке, или найденная невестка окажется сном и пробуждение принесёт новое горе.

Голосок Дуни звучал с таким нежным простодушием, что сразу понималось, как бесшабашный сорвиголова Гришка Макаров влюбился в неё с первого взгляда. Отпив из кружки несколько глотков чая, она продолжила рассказ о своих мытарствах:

– Когда наши войска ушли из фольварка дальше, к Берлину, ночью меня разбудила горничная Катерина. Она стояла одетая и держала в руках большую хозяйственную сумку, чем-то туго набитую.

– Дуська, вставай!

Я удивилась, что Катерина обращается ко мне на чистом русском, потому что раньше делала вид, что понимает его с трудом.

– Куда вставать? Зачем?

– Затем, что завтра здесь снова будут немцы. У меня верные сведения. И нас с тобой поставят к стенке за то, что помогали русским. Надо бежать к своим.

– К своим?

– Ну, конечно! – Катерина всплеснула руками. А куда же ещё!

– И я, дурочка, ей поверила. – Дуня опустила плечи. – А оказалось, что Катерина привела меня не к нашим, а к американцам. Это уже потом я узнала, что наш фольварк оказался на стыке советской зоны оккупации и американской. Вот Катерина и решила бежать к американцам, чтобы уехать в Канаду – у неё там родня обосновалась, а в одиночку через лес идти боялась.

Да ещё не забыла прихватить полную сумку хозяйского добра.

Не знаю да и знать не хочу, где и с кем осталась Катерина, а меня американцы отправили в лагерь для перемещённых лиц. Кого там только не было – полный интернационал: чехи, словаки, венгры, много сербов, французы, норвежцы – все, кто оказался на территории Германии. Мы жили в длинных дощатых бараках с койками в три яруса. Кормили хорошо. Представляете, к праздникам даже конфеты давали. В том лагере у меня Наташенька родилась. Я очень хотела домой, надеялась на встречу с Гришей. Думала, если потеряемся, то встретимся в Колпино, он заставил меня заучить адрес наизусть, как молитву. Я потом часто повторяла про себя: Колпино, Колпино, Колпино – будто перестук колёс. Закрывала глаза и представляла, как домой приеду.

– Но оказалось, что на Родину попасть не так-то просто – американцы всеми способами уговаривали не возвращаться. – Дуня нахмурила брови. – Постоянно запугивали, мол, дома вас сразу расстреляют, в лучшем случае в тюрьму, а у нас свобода, возможности, цивилизация, не то что в СССР, где грязь и пьянь.