|
Старик вынул из-за пазухи бумагу, долго думал над ней, сунул её опять на место и, с кнутом в руке, пошёл кого-то отыскивать по Невской першпективе. Мальчик тем временем вышел с собакой на площадь и стал разглядывать город. Всё его занимало: красота и обширность зданий, пушки на бастионах, шум уличной езды и суета рабочих, с криками и песнями выгружавших в то время с канала, у нынешней разводной дворцовой площадки, последний камень, кирпич, громадные брёвна и доски для постройки тогда заложенного Растреллием нынешнего Зимнего дворца. Залюбовался мальчик и золотыми, ярко горевшими на солнце шпилями Адмиралтейства, Петропавловского собора и прежней Исаакиевской церкви, стоявшей близ того места, где теперь памятник Петру. Обернулся мальчик назад; перед ним в бесконечную даль тянулась, вся в яркой зелени густых, в четыре ряда, высоких лип, Невская першпектива. А по ней шли нарядные господа, скакали верхом военные, мчались цугом раззолоченные кареты. Яков Фёдорыч со словами: "А будьте ласковы, скажите, где тут?" - снимал шапку чуть не перед каждым прохожим. Все дивились на него, на его речь, одежду и на почернелое от зноя, с седыми усами, лицо. Прохожие пожимали плечами и шли далее. Горожанам было не до него; да украинца редко кто и понимал. Понял и выслушал Якова Фёдорыча случайно встреченный им у тогдашнего деревянного Аничкова моста некий важный и с виду гордый человек. С двойным подбородком и объёмистым животом, этот господин, отдуваясь и еле передвигая ноги, шёл в вощанковой зелёной шляпе, в голубом камзоле и в красных башмаках. День был душный. Незнакомец, несмотря на свой наряд, нёс с живейного рынка, бывшего за мостом, на Литейной, в одной руке - пук зелени, а в другой - пару перевёрнутых вверх ногами живых каплунов. Мирович с поклонами передал и ему, в чём дело. Пузан оказался его земляком. - Так тебе, землячок, графа Разумовского? - сказал он поморщившись и крякнув. - Его ж, его ж... Розума нашего и кормильца!.. - Квартирует он в самом царском дворце, а с месяц, за переделками там, вот где проживает! - гордо ткнул пучком зелени важный господин, указывая через поросший травой берег Фонтанки на жестяные куполы Аничкова дворца. - То будет его хижка... царица ему подаровала... Что, хорошо? - Фить-фить! - засвистал удивлённо старый Мирович. - А вы ж, ваше сиятельство, чем будете? и как вас титуловать? - Кофи-шёнком у графа! - ещё важнее пыхнул сквозь зубы толстяк. - И я тебе, землячок, подозволь, так и быть, в чём нужно, помогу... - Как же это кофи-шёнк? в каком будет ранге? - А то же, почитай, что гофдиннер [Гофдиннер - придворный слуга (нем.)], - пускал пыли в глаза толстяк, - мало чем меньше тафельдекера [Тафельдекер - слуга, накрывающий на стол (нем.)], а то и больше того... Мирович снял шапку и уж её не надевал. Земляк привёл его к Аничкову саду, занимавшему в то время всё место, где теперь площадь с Александрийским театром, памятником Екатерине и Публичной библиотекой. Они обогнули этот сад со стороны Гостиного двора и от заводей Фонтанки и Чернышовских прудов, бывших на месте нынешних министерств народного просвещения и внутренних дел, подошли к небольшой садовой калитке. Вожатый, на расставанье, дал Мировичу несколько наставлений и обещал, если понадобится, пристроить его на квартире. |
