|
.. На днях в академии на мой стол подбросили... Да очень уж много чести... Гунсвоты! Рвань поросячья!.. Это любимая моя данная им кличка... Попрекают, что я мужик и что не прочь подчас покомпанствовать... То правда... Ругайте, наглецы, слабости, страсти непреодолённы!.. Ругайте и за то, что я - против нашествия языков, а сам, смеху подобно, у немцев учился и на немке женат... Браните. Всё это верно... учился я у немцев, умней нас они, и долго ещё нам не обойтись без них... Но сами-то, сами ругатели хороши ль? Потатчики ошибок и слабостей властелина! Льстецы! Подбили монарха дать вольности дворянству [Имеется ввиду опубликование манифеста Петра III "О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству" (1762)]. И господа сенат до того обрадовались, что депутацию прислали благодарить, золотую статую в честь нового Солона хотели отлить [Солон (ок. 638 - ок. 559 г. до н. э.) - известный законодатель в древних Афинах]... Дмитрий Сеченов хвалебную речь на это сказал... И я, грешный, до того всеми был увлечён, что больной оду написал. Да теперь думаю: ну, нешто барам нужны вольности? Народу, вот, друг мой, кому!.. Не твои сытые родичи, извини, - мои сермяжники в них нуждаются, по ним всуе молятся Господу Богу... Оно точно, правду ты, Василий Яковлевич, сказал, не женщина теперь на престоле. Да что, я у тебя спрашиваю, в том толку? Вы там кровь проливали, бессердечного хитроумца и льстеца Фридриха били, а тут перед его портретом на коленки в Рамбове становились, кричали ему с винным бокалом: hoch! [Ура! (нем.)] и с насмехательством, всякими шпыняньями встречали наши над немцами победы... - Может ли это быть? - сумрачно спросил Мирович. - Не клевета ли? это чересчур. - Богом тебе клянусь, не шучу... Говорят новым советникам государя - нет у нас настоящего уложения; он кодекс-фридерицианус для России указал переводить. Бедная Екатерина Алексевна совсем нынче брошена, забыта; набитый пентюх, Лисавета Воронцова, в фаворе [Елизавета Романовна Воронцова, фаворитка Петра Фёдоровича]. Единственного сына государева, Павла, о сю пору не объявляют наледником. И стоят, сплошной стеной стоят, вокруг доброго, доверчивого, но слабого волей монарха не мудрые советники, а молодые вертопрахи, жадные чужеземцы... И уж так-то его берегут... Хотел было я, вглядевшись поближе посатирствовать, войной пойти на эту челядь. Да ну их. Мудра пословица: негоже в крапиву... садиться... Мирович не спускал глаз с собеседника. Он слушал и не верил своим ушам. Всё, что вскользь говорилось в иностранных газетах и что на их враждебных столбцах могло казаться умышленно злою издёвкой над Россией, подтверждалось устами великого учёного. "Бог отвернулся от вашей России, - сказал Мировичу в заседании масонской ложи в Кенигсберге один каноник, - она на распутии между Востоком и Западом, тьмой и светом, свободой и рабством... Нужны великие жертвы, нужны смелые мужи добра, иначе уйдёт она в Азию... будет проклята Богом и людьми..." - О чём говорено, чур, из избы сметья не выносить! - сказал в заключение Ломоносов. - А к Иберкампфу, на Миллионную, на бильярде поиграть и распить ренского, верно, уж не пойдём? Ну, ну... Настасья Филатовна не услышит. Да я, сударь, шучу. Ин и вправду мы на огнедышащем кратере... Не праздновать, не застольные песни, видно, ныне петь. Смирение древних и пост!.. Будем трезвости слугами, будем мудры... Так, к соблазнителям ни ногой? - Ни ногой, - ответил, задумавшись, Мирович. |
