— Только Сандра, ваши мужья и жена знают вас столь же хорошо, как и я. — Он выпустил из виду мою кибернетическую сестрицу Прайм. Ей были известны многие факты моей биографии, в которые я бы никогда не посвятила человека из плоти и крови.
— Тот, кто не знаком с вашей жизнью, мог бы подумать, что вы не подходите на роль лидера из‑за вашей явно амбициозной натуры.
— Я бы не назвала это амбициозностью. Мне не хочется быть боссом.
Как и в Ново‑Йорке, в «Доме» дисквалифицировались люди с явными или потенциальными отклонениями психологического характера, такими, например, как страстное желание властвовать над другими людьми или склонность к мазохизму. Так что никаких Гитлеров, впрочем, как и Ганди, на руководящих постах оказаться не могло.
— Тогда к чему же вы стремитесь на самом деле?
— Познать тайны Вселенной. Попробовать все хоть однажды. Исключить угрозу войны в наше время. Иметь больше времени для игры на кларнете. Что за вопрос?
— Что за ответ? Хотя, конечно, только простые смертные могут дать откровенный ответ на этот вопрос. — Он возобновил мерное вышагивание, которое могло бы показаться величественным на первом уровне, но при низкой гравитации выглядело довольно комично.
— Многие люди, гораздо старше и мудрее вас, считают, что вы слишком быстро и далеко пошли. Думаю, нет нужды их называть.
— Нет.
— Среди тех, кто, несомненно, станет вашими соперниками в борьбе за мой пост, мало найдется таких, кто не позавидует вашей головокружительной карьере или не убоится вложенной в вас искры Божьей.
— Я заметила это. Но никто из тех, кто знает меня по‑настоящему, никогда не обвинит в злоупотреблении этой искрой. Я через многое прошла.
Парселл назидательно поднял указательный палец.
— Это так. Не каждому дано было пережить то, что пережили вы. Никто на борту этой запаянной «жестянки» не сможет участвовать в революции, ядерной войне, испытать ужасы эпидемии чумы. Никого не похитят и не увезут в Лас‑Вегас. Никто…
— Кажется, я поняла, к чему вы клоните.
— Все, что от вас требуется — это сидеть тихо и спокойно, не высовываться и вести себя хорошо.
— О, перестаньте. Я знаю, как мне себя вести.
— Давайте уточним. К примеру, на сегодняшнем заседании вы были просто ангелочком…
— Попытаюсь быть еще лучше.
— Вот видите? Достаточно одного колкого словца, чтобы вывести вас из себя.
— Мы же не на людях.
— Нет, мы на людях. Вы — на людях. Возможно, я — самый важный слушатель, который у, вас когда‑либо будет. — Он замолчал, чтобы до меня дошло. Парселл был прав. Его авторитет был настолько велик, что, употреби он лишь малую толику своего влияния, я оказалась бы вмиг сброшенной со своего пьедестала. — Ваше выступление длилось сегодня всего сорок две секунды, и местоимение «я» прозвучало всего один раз. Знаю, что вы могли бы без особого труда детально изложить подробности проблемы, как поступили Смит и Манчини, или сделать свое выступление более фундаментальным и запоминающимся. Но в том, как умело вы преподнесли свой доклад, прослеживается присущий вам хорошо развитый инстинкт политического самосохранения. Я хочу помочь вам развить природные инстинкты и выработать определенную стратегию.
— В которой не нужно будет руководствоваться совестью?
— Только в этом случае вы не навредите себе самой. Если же вы не последуете моему совету, лучшим выходом для вас будет стать общественным деятелем. Вы должны влезть в эту упряжь и несколько лет терпеливо работать, быть скромным и полезным тружеником на политической ниве, принимать идиотские приказы от людей, которых не уважаете, учиться идти на компромисс, чтобы послужить глупости, не принося в жертву конечную цель. |