Мистер Минс поклонился, и мистер Джонс приступил:

- При различных случаях, при разнообразных примерах, под влиянием обыкновенных и необыкновенных обстоятельств, в собрании различных обществ, на мою долю выпадало предлагать тосты тем особам, которыми в ту пору я имел честь быть окруженным. Иногда, я должен от души сознаться - да и к чему мне скрывать? - иногда я чувствовал весьма затруднительное положение при подобном предприятии и сознавал совершенную неспособность выполнить его отчетливо. Если я чувствовал это при прежних случаях, каковы же должны быть мои чувства теперь.... теперь.... при весьма необыкновенных обстоятельствах, в которых я нахожусь. (Внимание! внимание!) Описать верно состояние души моей не нахожу возможности; но чтоб дать вам, джентльмены, хотя малейшее понятие о чувствах моих, я должен обратиться к одному странному в своем роде обстоятельству, которое сию минуту пришло мне на память. При одном случае, когда истинно великий и знаменитый человек, Шеридан, находился....

Трудно определить, как долго продолжалась бы эта беспримерная речь, еслиб в комнату не вбежал, едва переводя дух, мальчик в ливрее и не сказал, что так как идет сильный дождь, то девяти-часовой дилижанс нарочно подъехал сюда узнать, не отправляется ли кто нибудь в город, - потому что в дилижансе есть пустое место.

Мистер Минс вскочил на ноги - и, несмотря на бесконечные восклицания, выражавшие бесконечное удивление, несмотря на сильные просьбы провести вместе вечор, оставался тверд в своем намерении и, во что бы то ни стало, решился занять пустое место. Но, к несчастию, шолковый коричневый зонтик нигде не отъискивался: а кондуктор не мог долее, ждать: он поехал обратно к Лебедю, оставив мистеру Минсу словечко, чтобы он поскорее "бежал" туда и заставал его. Прошло еще минут десять, в течение которых мистер Минс едва припомнил, что шолковый зонтик его остался в дилижансе, в котором он приехал; и кроме того, так как он ни под каким видом не мог быть замечательным скороходом, то не удивительно, что когда совершил свой "бег" к Лебедю, дилижанс - последний дилижанс! - уехал без него.

Было около трех часов утра, когда мастер Огустус Минс тихо постучался у дверей своей квартиры в улице Тэвисток, иззябший, мокрый, сердитый и вообще в самом жалком положении. На другое же утро он написал духовное завещание, в котором, как сказывал нам его душеприкащик (под строгим секретом, о чем мы долгом считаем сообщить нашим читателям), не оказывается ни имени мистера Октавиуса Боддена, на мистрисс Амелии Бодден, ни мастэра Александера Боддена.

1851