Изменить размер шрифта - +
И только
тут я  заметил  гигантскую  волну  с  пенистым  гребнем, высоко взмывшую над
бортом. Она шла прямо  на меня. Мой  мозг  работал медленно,  потому что все
здесь  было для меня еще ново  и необычно.  Я  понял только,  что мне грозит
опасность,  и застыл на месте, оцепенев от ужаса. Тут Ларсен  крикнул  мне с
юта:
     -- Держись за что-нибудь, эй, ты... Хэмп! [3]
     Но было уже поздно.  Я прыгнул к  вантам,  чтобы  уцепиться за них, и в
этот  миг  стена воды обрушилась  на меня, и все смешалось. Я был под водой,
задыхался  и   тонул.  Палуба  ушла  из-под   ног,  и  я   куда-то  полетел,
перевернувшись несколько  раз  через  голову.  Меня  швыряло  из  стороны  в
сторону, ударяло о какие-то твердые предметы, и я сильно ушиб правое колено.
Потом волна отхлынула,  и мне удалось  наконец перевести дух.  Я увидел, что
меня отнесло с наветренного борта за камбуз  мимо люка в кубрик, к  шпигатам
подветренного борта. Я чувствовал  острую боль в колене и не мог ступить  на
эту ногу, или  так  по крайней мере  мне казалось.  Я  был уверен, что  нога
сломана. Но кок уже кричал мне из камбуза:
     -- Эй, ты! Долго ты будешь там валандаться? Где чайник? Уронил за борт?
Жаль, что ты не сломал себе шею!
     Я кое-как поднялся  на ноги и  заковылял к камбузу. Огромный чайник все
еще был  у меня в  руке,  и  я  отдал его  коку.  Но  Магридж  задыхался  от
негодования -- то ли настоящего, то ли притворного.
     -- Ну и растяпа же ты!  Куда ты годишься,  хотел бы я знать? А? Куда ты
годишься? Не можешь чай донести! А я теперь изволь заваривать снова!
     --  Да чего ты хнычешь? -- с новой яростью  набросился он на меня через
минуту. -- Ножку зашиб? Ах ты, маменькино сокровище!
     Я не хныкал, но лицо у  меня, вероятно, кривилось от боли. Собравшись с
силами, я  стиснул зубы и проковылял от камбуза  до кают-компании  и обратно
без  дальнейших злоключений.  Этот случай имел для меня двоякие последствия:
прежде всего я сильно ушиб коленную чашечку и страдал от этого много месяцев
-- ни о каком лечении, конечно,  не  могло быть и  речи, -- а кроме того, за
мной утвердилась  кличка "Хэмп", которой наградил меня с юта Волк  Ларсен. С
тех пор  никто на шхуне меня иначе и не называл, и я мало-помалу настолько к
этому привык, что уже и сам мысленно называл себя "Хэмп", словно получил это
имя от рождения.
     Нелегко было прислуживать за  столом каюткомпании,  где  восседал  Волк
Ларсен с Иогансеном и  шестерыми охотниками. В этой  маленькой, тесной каюте
двигаться было чрезвычайно трудно, особенно когда  шхуну  качало и кидало из
стороны в  сторону. Но тяжелее всего было для меня полное равнодушие  людей,
которым я  прислуживал. Время от  времени  я  ощупывал сквозь одежду колено,
чувствовал, что оно пухнет все сильнее и сильнее, и от боли у меня кружилась
голова. В  зеркале  на  стене кают-компании  временами мелькало мое бледное,
страшное,  искаженное болью лицо. Сидевшие за  столом  не могли не  заметить
моего состояния, но никто из  них не выказал мне сочувствия.
Быстрый переход