Теперь Амалию приводило в исступление даже то, что прежде восхищало: неистовая работоспособность Берта. Она - в отличие от Нелл - понимала, что он истинный гений, что он изобретает невероятные вещи и что она ему пo-настоящему помогает. Амалия очень хорошо помнила, как он ранним утром сорвался с постели, разбудил Рона, и они в истерическом темпе (насколько это определение подходило флегматику Рону) потащили из кладовой на верстак две автомобильные невредимки. Мужчины сооружали эту штуковину несколько дней; стоял жаркий июль, колодец пересох, и водяной насос засорился, - им было некогда заняться ремонтом, но каждый день после обеда Берт уводил Амалию в спальню, раздевал, и ощупывал ее тело огромными нежными лапами, и надевал ее на себя, как наперсток на палец, и говорил нежным рычащим шепотом, что она красивей всех на свете. А когда штуковина заработала и над усадьбой поднялся невидимый защитный колпак, Берт сказал - смотри, если бы не ты, я бы отродясь этого не придумал.

    Теперь ей надоел и колпак. Поначалу она восхитилась этой выдумкой: невидимая броня, полусфера, одевающая круг земли с домом посередине. Человек не пройдет, ни птица, ни пуля не пролетит - мечта любого охранника… Однако же Амалия знала, что здесь они и без того в относительной безопасности. Места эти были необыкновенно дикие и пустынные, пастухи сюда не забредали. Наезжал человек с ближайшей фермы - милях в десяти, - привозил овощи. Да изредка, примерно раз в месяц, кто-нибудь забредал случайно и уходил, как считала Амалия, ничего не заподозрив: Эйвон очень ловко выдавал себя за испанца. Цвет волос у него был самый подходящий для кастильца, а произношение безупречное, как у истинного сына мадридских улиц. Так что колпак был ни к чему.

    Очень скоро на нем приспособились сидеть горные вороны, в сухую безветреную погоду его облепляли листья и сосновые иглы, и он становился похож на вышитый тюль - впрочем, без ветра здесь обычно не обходилось. Но зато в дождь… Увидишь его в дождь - оторопеешь. Оказалось, что в дождь или туман колпак ведет себя точь-в-точь, как стекло. Он не пропускает воду внутрь, и она обтекает его ровным тонким слоем, и изнутри кажется, что стоишь под гладкой стеклянной крышей, а снаружи, с некоторого расстояния, он приобретает вид купола огромной обсерватории - полупрозрачного, просвечивающего, при свете солнца отливающего радугой, и тогда особенно ясно видно, что он неровный, что каждый лист, или ветка, или даже водяная капля чуть продавливает поверхность силового поля - на доли миллиметра, можеть быть, но в косом свете радужная громада кажется пупырчатой, как шкурка апельсина. Лучшего способа привлечь к себе внимание не придумаешь.

    Словом, Амалии все это опостылело, а в октябре она поняла, что ей надоел и Берт Эйвон. Не то чтобы она его разлюбила, - скорее устала; даже от его любви устала. Он заметил это, как ни странно, раньше нее и пробасил со свойственной ему грубиянской прямотой:

    -  Ты натрахалась, девушка, вот что. А? Говорила, такого мужика у тебя никогда не было, а? До меня жила полуголодная, дьяволица ты этакая, а нынче сыта. - Вздохнул и добавил:

    -  Сам я виноват, старый дурень…

    Может быть, он был прав; может быть, нет. При всем своем эгоизме, он был великодушен и отпустил ее, когда она объявила, что больше не вытерпит такой жизни, дня лишнего здесь не высидит. Обозвал ее рыжим чучелком и эмансипанткой, велел звонить каждую неделю и выписал чек на десять тысяч долларов - как он выразился, на булавки.

    Впрочем, рыжим чучелком и рыжей дьяволицей он звал ее часто: Амалия опять отрастила рыжую гриву и на этот раз стричься и краситься не собиралась - в Голландии же ее видели только стриженой и темноволосой.

    Быстро все это получилось, очень быстро. Через день после решительного разговора с Бертом Рон довез ее до ближайшей автобусной остановки и пробурчал на прощанье:

    -  Он тебя любит.