|
Г. Дугина, знаю что мать его недавно умерла). Добавляли к этому и «ученики», и даже родители учеников. Помню на дне рождения Кости Чувашева мать его и отец последнего общались с Дугиным по меньшей мере как с пророком, явившимся огласить прибытие Мессии. После нескольких рюмок прорывались и нотки уже мессианинского церемониала. Безусловно, Дугин как интеллектуал и эрудит превосходил любую отдельно взятую фигуру российского мира. В 1995-97 годах мы с ним устраивали пресс-конференции НационалБольшевистской Партии, обычно на Хлебном переулке в помещении института Америки и Канады, куда нас любезно пускала Н. А. Яковлева. Демократка, она тем не менее предоставляла слово нам — идеологическим противникам. Первое время журналисты стекались на нас как мухи на мёд, однако быстро похладели. Причина была простая, с нами невозможно было себя проявить. Все каверзные вопросы, припасённые этими, считающими себя «острыми» и «крутыми», юношами, девушками, дядями и тётями, легко парировались нашими несокрушимым тандемом. У Дугина были знания, у меня наглое остроумие, сенсационная полемичность. Так что журналисты не могли с нами отличиться. Когда я не мог квалифицированно ответить на вопрос, я отфутболивал его «пасом» Дугину. «Я полагаю, что доктор Дугин более квалифицирован чтобы ответить на этот вопрос». «Доктор Дугин» — намеренно звучало как «Доктор Геббельс». Конечно Дугин не был доктором чего-либо. Его в своё время вышибли со второго курса Московского Авиационного. Неотразимый и вдохновенный в статьях, Дугин одиноко терялся на телевидении, вдруг становился сухим и неинтересным, заходил слишком издалека, пока он объяснял преамбулу, ведущий отбирал у него микрофон. Дугин не вписывался в мгновенные рамки телевидения, в его поверхностную сенсационность. Наилучшим образом он общался с массами на своих лекциях: как правило он был занимательно интересен. Хороши также его передачи для радио 101, в одной из них — радиопостановке о бароне Унгерне я участвовал, исполнял роль Унгерна. Дугин раздал нам, участникам, листки с текстом, подчеркнув наши роли — и всё. Передача шла прямо в эфир. Сценаристом он оказался отличным. Для революционера у него не хватило характера. Человек книжный, с очень лимитированным жизненным опытом, Александр Гельевич родился в 1962 году в Москве и выезжал из Москвы считанные разы. Сын мамы — профессорши и папы — полковника он с самого начала жизни оказался среди привилегированных. Может быть характеризован как отпрыск столичной служилой буржуазии. Его капризы и таланты приводили его и в шиздом. Некоторое время был он бардом: хвалился что написал песню «Пиздец проклятому совдепу». Рано, ещё юношей познакомился с кружком Евгения Головина, объединявшим таких нестандартных людей как Гейдар Джемаль, и (до отъезда его в Америку) — писатель Юрий Мамлеев. Головин — переводчик с французского (когда-то до отъезда за границу с ним меня познакомил художник В. Бахчанян, я читал в рукописи ещё переведённую Головиным «Вторую песню Мальдорора»), персонаж московского underground(a), говорят, заставил юношу Дугина учить языки. К счастью для него, Дугин подчинялся Головину и тем самым заложил основы своего сегодняшнего богатства: эрудиции. По русским книгам приобрести эрудицию было невозможно, имеющиеся переводные источники были скудны, объекты для перевода избраны тенденциозно. Совершенно не было материалов по истории Великих Национальных Движений Европы: по национал-социализму и по фашизму. Когда грянула перестройка — в 1986 году Дугину было всего лишь 24 года. В 1988 году в чёрной рубашке и с портупеей (я его уже таким не застал, но так как все «памятники» ходили в портупеях... то, полагаю, не отстал и Дугин) Александр Гельевич вошёл в Совет «Памяти». Предполагаю, что он произвёл там фурор (его затмевал старший учитель и не меньший эрудит Гейдар Джемаль, но Джемаль не русский, ему доверия не было) и вызвал чувство ревности и опасения за своё место у вождя Дмитрия Васильева — «Дим Димыча». |
