|
» Далее они стали нас гонять по пунктам программы. «Мы же сообщили Вам, что не пользуемся программой в сиреневой обложке. К тому же тираж исчерпан два года тому назад.» «А у Вас есть решение съезда об аннулировании этой программы?» «Есть», торжествующе сказал Фёдоров и выдал ей бумагу. Где он её взял только. После допроса, иначе не назовёшь, с пристрастием, — мы вышли. «Ну что скажете. Завалят они нас или пропустят?» — спросил я. «Скоро узнаем.» сказал Фёдоров. 18 декабря Фёдоров позвонил в МинЮст после обеда. «решение ещё не принято», устало сказала чиновница «Принимается. Руководство заперлось у министра.» Фёдоров позвонил в пять часов. «Я же сказала, я вам позвоню!» — зашипела она. «Извиняюсь», сказал Фёдоров «Вы должны понять, рабочий день приближается к концу. Мы волнуемся. Решается наша судьба.» В начале восьмого мы узнали что получили отказ в регистрации. «Решение принято на самом высшем уровне. За бумагой можете явиться в понедельник» скороговоркой проговорила чиновница «Можете обжаловать решение в суд.» «Суки!» Сказал я. «Они приговорили нас к расстрелу.» «Что делать будем?» «А хер его знает.» Сказал Фёдоров. «Дальше я не думал» Мы сдали уведомление на пикеты на последние четыре дня Нового Года: 28, 29, 30, 31. С 11 до 12 часов, оповестили мы, мы будем стоять у здания на Воронцовом поле. Мы также подали на обжалование в Таганский межмуниципальный суд. Полагается рассмотреть подобную жалобу в течении 10 дней. Но в государстве на всех парах летящем к демократии суд состоялся лишь 18 августа 1999 года. Ну и конечно он закончился не в нашу пользу. К сожалению у меня нет текста этого исторического документа: отказа Министерства Юстиции. Так как все формальные огрехи были нами устранены после первого отказа, то аргументация второго отказа строилась на произвольно выдернутых цитатах из наших же текстов, в частности программ. Нас обвиняли в разжигании межнациональной розни, и в расизме (на суд я явился с номером «Лимонки» где напечатан портрет Айо Бенеса, но негр, — член партии их не убедил). 19 декабря я написал и отправил по факсу и по почте письмо министру Крашенинникову. Не для того чтобы воздействовать на него в том смысле, чтобы он отдал приказ зарегистрировать Всероссийскую политическую организацию Национал — большевистскую Партию. Это только во времена живые и здоровые возможно обойти бюрократию, объяснить вельможе, и он вдруг поймёт: совершена несправедливость, и всё исправит. Разумный, импульсивный и пусть непредсказуемый вельможа. К декабрю 1998 года таких вельмож в России не оставалось. А Крашенинников и отдалённо не напоминал такового. Я даже уверен что решение об отказе было принято выше уровня министра Юстиции, и что основанием для отказа послужил простой и незамысловатый факт высказанный спустя 8 месяцев на заседании Таганского суда представителем МинЮста. Некий Тихомиров, старик с внешностью и кожей ежедневно пьющего алкоголика аргументировал в прении сторон позицию МинЮста так: «их больше пяти тысяч человек, они все молодые. Мы не знаем, чего можно от них ожидать.» Письмо Крашенинникову я написал в расчёте на то что может быть они извлекут какие-то уроки из совершившегося. Я написал, что МинЮст беззаконно отказал в регистрации существующей четыре года реальной и живой организации молодёжи, в то время как среди 132 всероссийских политических партий зарегистрированных МинЮстом есть (и я называл пять из них) просто организации —фальшивки, в которых никто не состоит. Что налицо пристрастное отношение к НБП. Что регистрация (в день написания моего письма) в воскресенье в обход всех законов скоропалительно созданной организации «Отечество» — незаконная акция, что Национал — Большевистская Партия волею МинЮста лишена возможности действовать в легальном поле, конкурировать за думские мандаты. |
