Теперь Иерархия, самая совершенная форма управления, которую когда‑либо знал этот мир, отходит в прошлое. Честолюбцы могут появиться опять. Борьба за власть всегда останется. Но это будет уже ничтожное соперничество. Сейчас Гонифаций наблюдал, как это последнее великое событие отдалялось в прошлое. И даже в том, как оно уходило, чувствовались безнадежность и отчаяние, как в последнем рывке умирающего животного или последнем приливе физических сил перед осознанием наступающей старости.

Среди множества мыслей, бередивших разум Гонифация, дна возвращалась с завидным постоянством. Это была мысль о его личной карьере и о судьбе Иерархии. Его собственная карьера казалась ему головокружительной. А теперь, когда он огладывался в прошлое, представилась и вовсе фантастической и нереальной.

Сын падшей женщины и священника; жалкий мальчишка, которого принудили взять имя матери – Нолес, перед которым двери Иерархии были закрыты, он был тогда самым презираемым существом на свете. Нолес Сатрик, кажущийся слабовольным, отгородившийся от всего мира так, как только это мог сделать обыкновенный ребенок. Он ненавидел лютой ненавистью свою семью, в особенности мать, которая предала его уже тем, что родила на свет, выставив его на всеобщее поругание. Несчастного мальчика сжигало честолюбивое желание, а чувство обиды было так велико, что предопределило его судьбу.

Он совершал убийства одно за другим с единственной целью – скрыть свое прошлое. Но это не были обычные преступления. Кажется, сама судьба подмешивала яд его жертвам, вкладывала в его руку нож. Его честолюбие помогло ему. Сумев сделаться послушником в Иерархии Мегатеополиса, он начал подниматься по служебной лестнице с неимоверной быстротой. С Первого круга на Второй, со Второго – на Четвертый, с Четвертого – на Седьмой. А оттуда – в Совет. И с каждым новым восхождением его обида и честолюбие немного притуплялись, но не становились слабее. Это не был путь к власти, совершаемый нормальным и здоровым человеком. Это скорее было похоже на исполнение каких‑то темных пророчеств, на тайный знак судьбы.

И теперь, достигнув вершины, на которую до него не поднимался никто – поста Верховного Иepapxa – он все равно испытывал неослабевающее желание вскарабкаться еще выше. Хотя следующей ступенью этой лестницы была пустота. Он смотрел вниз и не видел никого, кто бы мог соперничать с ним. Не видел честолюбивых претендентов, которые были бы готовы к борьбе за власть. Даже Новой колдовство было повергнуто.

Среди множества мыслей, все время мучащих Гонифация, особенно терзала одна, всплывавшая из самой глубины сознания. Эта мысль возвращала его в далекое прошлое, будто бы замыкая какой‑то таинственный круг. Воспоминания постоянно напоминали о тщательно скрываемой им юности. Он думал о злобном, безответственном, легкомысленном существе – своей матери. О своем слабоумном сводном братце. Но более всего его беспокоила мысль о младшей сестре Джерил. Угрюмая и целеустремленная, только она была похожа на него. Да, она могла остаться в живых. В этом убеждало ее необыкновенное сходство с ведьмой Шарлсон Норией, которую он видел на экране солидографа. Он даже испытывал чувство мрачного удовлетворения от сознания того, что она, возможно, чудом спаслась из той смертельной ловушки, которую он придумал, и посвятила свою жизнь мести. Такое же удовлетворение они испытывал, чувствую ревность и зависть Джарльза.

Нолес Сатрик. Это имя звучало в его сознании, словно голос, доносящийся из бездны времен. Вернись, Нолес Сатрик. Ты достиг предела возможного. Вернись и замкни круг, Нолес Сатрик.

Голос этот звучал как‑то уж очень реально. А в самом имени было что‑то гипнотизирующее. Словно оно было мерцающим огоньком в кромешной тьме.