|
Поднявшись этажом выше, они оказались в просторной, хорошо освещенной палате, где на столе весело поблескивал большой самовар, отражавший пламя многочисленных свечей. Самовар произвел на Шурика самое благоприятное впечатление, однако Афанасий Максимыч при виде его разочарованно покачал головой и шепнул что-то на ухо настоятельнице. Та предосудительно глянула на него, но спорить не посмела и, отлучившись ненадолго, вернулась с огромным блюдом, где промеж крупных, по-мужски напластанных кусков ржаного каравая возвышался штоф водки, четыре стопки и фаянсовая тарелочка с ароматной архангельской сельдью пряного посола. Огромное блюдо произвело на всех еще более благоприятное впечатление, нежели большой самовар, и сельдь была мгновенно определена к хлебу, а водка разлита по стопкам. Произносить здравицу ни у кого желания не возникло, и стопки были осушены в полном молчании. Прям как на поминках…
- И давно это с ней? - спросил Данила Петрович, отложив на блюдо надкушенную горбушку. - Да уж почитай скоро как год, - ответил Игнатий Корнеич, отставляя стопку в сторону. - Год как началось, и полгода как мы об этом узнали. - Ох ты! - покачал головой воевода. Как и положено отроку, Шурик тихонечко сидел за столом да пожевывал хлебушек с селедочкой, ощущая приятную отрешенность от внешнего мира. И лишь страшные слова ведуньи не давали ему покою, эхом возвращаясь в его смятенный разум. «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?!» Да, тут было от чего прийти в ужас! Шурик вспоминал рассказы Старого Маркиза о многочисленных войнах, которые мифическая (а может, не такая уж и мифическая?!) Франция затевала по самым, бывало, забавным поводам, и думал: неужели мы следующие?! - И что, все время одно и то же? - Голос Данилы Петровича доносился словно издалека, как журчание ручейка в лесной чаще, по которому трудно определить, на каком этот ручеек расстоянии. - То есть? - Ну я хочу сказать, - разъяснил воевода, - предсказания все время повторяют друг друга? Они одинаковые? - Нет, - ответил Афанасий Максимыч, и Шурик, стряхнув легкую хмельную задумчивость, начал прислушиваться внимательнее. - Предсказания почти всегда разнятся. Разнятся во всем, за исключением французов. Подай-ка книгу, Игнатий! - велел он. Купец подошел к высокому шкафу темного дерева, стоявшему в углу палаты, отворил дверцу и вернулся к столу с толстой книгой в кожаном переплете. Приняв том, боярин отставил подальше полупустой штоф, смахнул рукавом крошки со стола, намекая тем самым на значимость, важность, ценность фолианта, и лишь затем возложил его на столешницу. - Вот здесь божьи сестры стенографируют все, что изрекает… одержимая Фекла, - сказал он, открывая книгу. - Вот запись недельной давности, - молвил он, переворачивая несколько страниц: - «…И привлекли французы бочек пороховых великое множество под башню Водовзводную, и подожгли они склад сей пороховой, и рванули бочки словно тысяча громов небесных, подъяв башню сию с частью стены в воздух…» - Данила Петрович ахнул, а боярин, печально кивнув, перевернул еще несколько страниц. - А вот что она сказала два месяца назад: «…Три оперативно-тактические группировки российских войск никак не могли соединиться в единую ударную армию, способную остановить форсированное продвижение французов в глубь России…» - Ну словно язык какой иной! - вздохнул Игнатий Корнеич, снова распределяя водку по стопкам. - Да уж! - с чувством сказал боярин, убирая книгу со стола. - Ничего не понятно! Ну то есть как эти ироды поганые Водовзводную башню Кремля подорвать надумали, вполне понятно, но что такое «оперативно-тактические группировки российских войск»?! Господи! Ну что это такое?! - воскликнул Афанасий Максимыч, возводя очи к небу, то бишь к потолку. |
