Та дама, миледи,
дала мне целый луидор. Она очень беспокоилась о вас…
— Ну что ты врешь, бездельник! — сказал д'Артаньян с суровым
выражением лица, внутренне ликуя в то же время.
— Не сойти мне с этого места, сударь! Клянусь богородицей, у
неё даже голос дрожал, когда она сокрушалась, что вынуждена уехать
и оставить вас здесь в полной беспомощности…
— Ох уж эти женщины… — проворчал д'Артаньян с видом
умудренного жизнью человека. — Вечно они преувеличивают. Какая
такая полная беспомощность, если все кончилось пустяками?
Подумаешь, устроили маленькое кровопускание… Голова-то цела.
— Рад слышать, сударь, — сказал Планше озабоченно. — Я вижу,
однако, вы к лекарствам и не прикасались вовсе? Нужно же лечиться…
— Вот то-то и оно, — сказал д'Артаньян серьезно. — Даже такие
железные люди, как гасконцы, не отрицают медицины. Только вот что,
мой любезный Планше… Собери-ка ты в мешок всю эту аптеку, всю, без
малейшего изъятия, и выброси потихоньку в подходящее место…
— Но, сударь…
— Я приказываю! — сказал д'Артаньян и добавил наставительно:
— Видишь ли, матушка дала мне с собой рецепт поистине
чудодейственного бальзама, который ей когда-то открыла старуха
цыганка. Бальзам этот излечивает любые раны… кроме, пожалуй что,
сердечных, а порукой тому — мой отец, который его не раз пользовал
с непременным успехом… Когда расправишься с аптекой, ступай на
кухню, спроси вина, масла, розмарину и ещё кое-чего, что записано
на этой вот бумажке… да береги её, смотри! Мы оба будем им лечить
наши раны, и ты убедишься, что цыганки не всегда бывают
обманщицами… Ну, живо!
— А куда прикажете сложить ваши вещи?
— Да вот на этот стул хотя бы, — небрежно распорядился
д'Артаньян.
Планше повиновался, потом, крутя головой в некотором
сомнении, принялся сваливать в тряпицу флаконы и склянки. Едва он
вышел, как д'Артаньян порядка ради полез в потайной карман
камзола, чтобы удостовериться в сохранности своего главного
достояния — рекомендательных писем…
Он раз двадцать выворачивал пустой карман, как будто это
могло чем-то помочь. Он перетряхнул и ощупал камзол, как будто
письма могли завалиться за подкладку, в дыру, которой не имелось.
И много времени понадобилось, прежде чем он смирился с простой
истиной: писем там не было…
Должно быть, его яростный рев разнесся по всей гостинице —
onrnls что буквально через несколько мгновений в комнату вбежал
встревоженный хозяин:
— Ваша светлость?!
Д'Артаньян сгоряча выхватил из ножен шпагу, забыв, что от
клинка остался жалкий обломок. Впрочем, хозяин пребывал в столь
явном расстройстве чувств, что даже этот огрызок привел его в
ужас.
— Ваша светлость! — возопил он, размазывая слезы по толстому
лицу. — В чем я провинился?!
— Письма! — вскричал д' Артаньян, все ещё размахивая обломком
клинка. — Мои письма!
— Письма?
— Не притворяйся идиотом! — взревел д'Артаньян. — Что-то я до
сих пор не встречал идиотов среди трактирщиков! Вы все себе на
уме, канальи! Мои рекомендательные письма, про которые я тебе
говорил, прохвост ты этакий!
— К господину де Тревилю? — припомнил хозяин. |