– Нет, – сказала Шивон. – Но…

Она встретилась взглядом с Ребусом, и тот слегка моргнул. В обстоятельствах убийства было что‑то подозрительное, и оба это чувствовали, хотя никакими фактами пока не располагали. Но развить эту тему Шивон не успела. Валявшийся на столе мобильник Ребуса завибрировал, и по поверхности стоявшего рядом бокала с пивом побежали частые кольцевые волны. Извинившись, Ребус схватил аппарат и двинулся прочь, чтобы лучше слышать: качество приема в пабе оставляло желать лучшего, а кроме того, в нем было довольно‑таки шумно. Трое туристов за соседним столом громко восхищались развешанными по стенам старыми плакатами и рекламами, за другим столом ожесточенно спорили о чем‑то двое мужчин в деловых костюмах, а телевизор на стене передавал нечто вроде викторины с розыгрышем стиральных машин или пылесосов.

– Мы четверо должны постараться попасть в одну команду, – сказал Тиббет, глядя вслед Ребусу.

Филлида Хейс поинтересовалась, что он имеет в виду.

– Примерно за неделю до Рождества полицейское начальство тоже планирует провести что‑то вроде праздничной интеллектуальной викторины. – Тиббет кивнул на экран телевизора. – Вопросы и ответы… Думаю, мы можем претендовать на главный приз, только я не знаю, каким он будет.

– К Рождеству нас останется трое, – напомнила Шивон.

– А как насчет твоего повышения? Есть какие‑нибудь новости? – спросила Филлида, но Шивон только покачала головой. – Ну, это понятно… – Хейс вздохнула. – Начальство ужасно не любит распространяться о повышениях, наградах, премиях и тому подобных вещах – вдруг в последний момент что‑нибудь случится.

Для Шивон эти слова были все равно что соль, посыпанная щедрой рукой на свежую рану, но возражать она не собиралась, к тому же к столу вернулся Ребус.

– Чем дальше в лес, тем больше дров, – проговорил он, качая головой, и снова сел. – Звонили из Хоуденхолла. По данным последних экспертиз, наш русский поэт имел в течение дня как минимум одно половое сношение. Думаю, они обнаружили на его штанах соответствующие следы.

– Может быть, он осчастливил кого‑нибудь в Глазго? – предположила Шивон.

– Может быть, – согласился Ребус.

– А как насчет Федорова и этого… как его… ну, мужика, который записывал его выступление? – предположила Хейс.

– У Федорова была жена, – возразила Шивон.

– Это верно, – согласился Ребус. – С другой стороны, с поэтами ни в чем нельзя быть уверенным до конца. В любом случае с тех пор, как они ели карри, и до момента убийства прошло достаточно много времени… – Шивон и Ребус снова обменялись взглядами.

Тиббет заерзал на стуле.

– Но ведь это могла быть просто… ну, вы понимаете… – Он поперхнулся и покраснел.

– Что именно? – строго уточнила Шивон.

– Ну…

– Мне кажется, Колин имеет в виду мастурбацию, – спокойно пояснила Филлида, и по лицу Тиббета скользнуло выражение, в котором смешивались облегчение, благодарность и неловкость.

– Джон!.. – К их столику незаметно приблизился бармен.

Ребус обернулся.

– Взгляните, мне кажется, вам это будет интересно. – Бармен показал ему развернутую газету – последний, вечерний выпуск «Ивнинг ньюс».

На первой полосе красовался набранный крупными буквами заголовок «НА СМЕРТЬ ПОЭТА» и чуть помельче – «человек, который сумел сказать «нет». Архивное фото запечатлело Александра Федорова на фоне Эдинбургского замка.