- Что это? - спросила она.

   Под воротничком рубашки вся шея у меня была исчерчена  белыми  линиями.

Как на шоссе. Видимо, они проникли в мой  организм  уже  давно,  несколько

дней назад.

   - Влажные ладони... - проговорил я.

   Удивительно, что это не пришло мне в голову раньше.

   Очевидно, мы чуть  не  умерли.  Сначала  я  еще  пытался  бороться,  но

буквально  через  несколько  минут  ослабел  настолько,  что  уже  не  мог

пошевелиться. Гэйл оказалась в таком же состоянии спустя час.

   Я лежал на ковре в гостиной весь мокрый от пота. Гэйл - на диване. Лицо

ее стало белым, словно тальк, глаза закрылись -  как  труп  в  лаборатории

бальзамирования. Некоторое  время  мне  казалось,  что  она  действительно

умерла. И даже в том беспомощном, болезненном состоянии меня не  оставляла

злость за неспособность вовремя подумать о всех возможных последствиях. Но

вскоре и на это не осталось сил. Я не мог даже  моргнуть;  поэтому  закрыл

глаза и просто ждал.

   В руках, в ногах  явственно  ощущался  ритм  какой-то  деятельности.  С

каждым толчком крови внутри меня возникал некий шум, похожий  на  звучание

оркестра  в  тысячу  музыкантов,  играющих   вразнобой   целые   фрагменты

нескольких  симфоний.  Музыка,  звучащая  в   крови...   Постепенно   звук

становился резче, но одновременно и слаженнее: нагромождение  акустических

волн стихало, разделяясь на отдельные гармонические сигналы.

   Эти сигналы словно врастали в меня, в ритм моего собственного сердца.

   Сначала они подчинили  себе  наши  иммунные  реакции.  Война  -  а  это

действительно была война, какой на Земле никто никогда не  знал,  война  с

триллионами, участвующими в сражениях, - продолжалась около двух дней.

   К тому времени когда я нашел в себе силы, чтобы добраться до  кухонного

крана, они уже принялись за мой мозг, пытаясь расколоть коды и найти бога,

скрывающегося в протоплазме. Я пил и пил, пока  меня  не  замутило,  затем

попил еще, уже медленными глотками, и отнес стакан воды Гэйл. Она  прижала

его к потрескавшимся губам и принялась жадно пить.  Глаза  ее  покраснели,

вокруг присохли желтоватые грязные крошки. Но теперь коже вернулось  некое

подобие нормального оттенка.  Через  несколько  минут  мы  уже  сидели  за

кухонным столом и вяло пережевывали пищу.

   - Что это за чертовщина с нами  приключилась?  -  спросила  она  первым

делом.

   У меня не было сил объяснять, и я лишь покачал головой. Затем  почистил

апельсин и поделил его на двоих.

   - Надо вызвать врача, - сказала она.

   Но я знал, что мы этого  не  сделаем.  Я  уже  начал  получать  от  них

сообщения, из которых становилось понятно, что возникшее  у  нас  ощущение

свободы иллюзорно.

   Сначала сообщения были предельно просты. В мыслях вдруг возникали  даже

не команды, а скорее воспоминания о  командах.  Нам  запрещалось  покидать

квартиру: видимо, те, кто нами распоряжался, поняли нежелательность  таких

действий,  хотя  сама   концепция   наверняка   казалась   им   совершенно

абстрактной.