– Вик, хватит пялиться на этих фриков!

Рита встала со ступенек и бесцеремонно развернула его к себе, сбивая мизантропический настрой Виконта.

– За нас, за премьеру, и чтобы сегодня твоя подружка произвела больше впечатления, чем режиссерские таланты Мари! – сказала Рита, делая глоток из серебристой фляжки. – Возьми, там не спирт. Коньяк, отцовский, из города.

Вик хотел отказаться, но потом, подумав, сделал глоток.

Коньяк обжигающей тяжестью скользнул вниз, разливаясь в крови будоражащим теплом. Совсем не похоже на мутную апатию, застывающую на лице отца, когда он напивался.

Он вернул Рите фляжку, и она передала ее Рише. Та только покачала головой.

– Пей, – внезапно настояла Рита.

Риша подняла на Вика глаза, и ему не понравился ее взгляд – в нем была смесь вины и страха. Она торопливо сделала глоток и вернула фляжку Рите.

– А теперь, ко тя точ ки, удачи нам, – умело скопировала Мари Рита и одним глотком допила коньяк. – Свет, занавес, третий звонок.

Рита протянула руку ему, а потом Рише. Он почувствовал, как она горячей, сухой ладонью сжала его пальцы. Увидел, как она кладет ладонь сверху на Ришину руку: «Не бойся».

В этот момент он был благодарен ей как никогда прежде.

Зал медленно погружался во мрак. Здесь не было огромных окон, которые нужно было закрывать фанерой. Мари не приходилось самой настраивать свет и следить за музыкой. Вик стоял за занавесом, прикрыв глаза, и медленно считал такты нарастающей мелодии.

– Быть – или не быть? – начал он первый монолог, произнося слова в такт шагам.

Зал казался ему темнотой Мартина – полной неясных очертаний, призраков, и голосов. Он стоял посреди сцены в единственном пятне света, и, когда он говорил, рукава белоснежной рубашки оставляли в воздухе светящийся росчерк.

Вик прервал монолог, прислушиваясь к тишине и считая такты. Он не видел, не слышал, но знал, что к нему в темноте неслышно подходят Матвей и Рита.

– Я виноват, я один виноват во всем, слышите! Заберите меня, не ее! – крикнул он, досчитав секунды.

За кулисами истерично и зло засмеялась Мари – вместо Риты, которой никак не удавалось добиться такого инфернального звучания.

Хриплый, прерывистый хохот, словно вороний грай, покатился по залу. Вик почувствовал, как его хватают за запястья и отдергивают в темноту. Он быстро прикрыл рубашку оставленным ему черным плащом и отполз за сцену.

Рита с Матвеем кружили по сцене свой странный ломаный вальс. Освещение сменилось – теперь сцена была покрыта сероватым светом, похожим на туман. Каблуки Риты стучали в такт мелодии. Время такта Китти еще не пришло.

Фокстрот с манекеном. Одна живая женщина и ее деревянные куклы.

Риша едва слышно всхлипнула. Приближался ее выход. Вик посмотрел на нее, приготовив какие то ободряющие слова. И подавился ими.

Она смотрела на него с выражением полной безысходности и тихо мотала головой: «Нет! Не пойду…»

Вик почувствовал, как в душе нарастает мутная, животная злость. Он не мог защитить ее от этих людей, от Мари, от проклятых «Дождей» и от самой себя. Бесполезны любые правильные слова. Опять, снова.

И он сделал единственное, что пришло ему в голову.

Вик схватил Ришу за запястье и грубо притянул к себе. Он целовал ее как никогда до этого – в его душе плескалась вырванная из тьмы, задавленная злость. Это Виконт оживал где то в багровой темноте. И он целовал, упиваясь ощущением момента власти, не думая ни о ее стершейся помаде, ни о помятом платье, ни о собственном гриме.