Обычный ребенок. Немного стеснительный, но доверчивый и добрый.

Мягкая золотистая осень за окном не казалась обещанием зимы.

И все рухнуло в один день.

…

В тот день Анатолий проснулся в непривычно для себя ранние семь утра.

Мартин, истощенный строительством, бессильно лежал в кресле, с трудом балансируя на границе сна и яви.

Вик спал, и ему снились белые облака, которые почему то были теплыми, сухими и мягкими, как вата. Мартин рассказывал, что облака – это капельки воды. Но во сне действовали другие законы.

– Просыпайся! Подъем! – раздался раздраженный голос за секунду до грохота. – И не одевайся в то, что потом выкинуть нельзя!

Мартин услышал удаляющиеся шаги. В голове тяжелой пульсацией нарастал панический ужас.

«Вик, нужно бежать. Пересидеть где нибудь, пока он не напьется и не забудет. Вик, правда, будет хуже…» – отчаянно попросил он, впрочем, не пытаясь занять место насильно.

– Ты что, папа же позвал, – искренне недоумевая, весело ответил ему Вик, застегивая рваную голубую рубашку.

«Черт…» – обреченно подумал Мартин, больным взглядом наблюдая за снующей по комнате рыбкой.

Он сам не знал, чего так испугался. Предчувствие беды, липкое и тяжелое давило на него, становясь все осязаемей с каждым шагом.

Вик шел за отцом и не ждал подвоха.

Они вышли во двор. Солнце светло ярко, трава была пронзительно зеленой и даже собаки при появлении Анатолия не стали прятаться в будки, а лишь подняли тяжелые головы с лап, проводив их взглядами.

Мартину это казалось абсурдным. Не должно быть никакого солнца. И травы. И собаки не должны лежать так спокойно, неужели он один чувствует надвигающуюся беду?!

Рядом с сараем лежала связанная свинья. Небольшая, больше похожая на тех, что рисуют на картинках, чем на тех, кого боялся Вик.

«Мартин, зачем он ее связал?..»

«Отойди…» – хрипло попросил его Мартин, хорошо понявший, зачем.

В ладонь мальчика легло что то гладкое и теплое. Он несколько секунд ошарашенно разглядывал длинный нож с блестящим серым лезвием, прежде чем осмелился задать вопрос:

– Зачем?

Анатолий стоял рядом и просто смотрел тяжелым взглядом.

Вик начал догадываться. Сначала он с ужасом отверг эту мысль, но она становилась все очевиднее. И Мартин что то говорил.

Но Мартин ошибается. И он, Вик, ошибается тоже. Отец не может хотеть такого. Это… абсурдно.

В этот момент отец вытаскивает нож из плотно сжатых пальцев. Вик с облегчением вздыхает:

«Видишь, Мартин, он вовсе не…»

– Не закрывай глаза, когда будешь резать – весь двор кровью зальешь. Смотри, нож нужно воткнуть сюда и вести с нажимом отсюда сюда, – отец начертил лезвием ножа невидимый узор на горле свиньи.

«Я не могу. Она смотрит на меня… она живая. Ей будет больно», – Вик с отчаянием попытался донести до Мартина трагизм ситуации.

Он чувствовал себя потерянным. Сжимал нож и думал, что честный и добрый Мартин ничем ему сейчас не поможет. Или он скажет: «А если я завтра умру, ты так и будешь бояться резать свиней?»

«Вик, пожалуйста, прошу тебя. Отойди, я все сделаю сам», – с отчаянием попросил Мартин.

«Ну вот…» – успел обреченно подумать Вик, прежде чем до него дошел смысл сказанного.

– Это всего лишь свинья! Животное, кусок мяса, который пока что еще дышит и гадит! Твоя мать окончательно сделала из тебя тряпку?!

Отца явно начинала раздражать нерешительность мальчика. Он смотрел на сына, и в его глазах начинает блестеть что то незнакомое. Страшное.

Угроза.

«Ты правда ее убьешь? Ты говорил нельзя делать никому больно».