Дома его ждал подзатыльник: «Где все утро шлялся?». Мальчик только отупело смотрел на отца, не осмеливаясь попросить воды.

«Иди к себе, и чтоб я тебя не видел», – отмахнулся отец, возвращаясь к неразгаданному кроссворду на желтоватой бумаге в жирных пятнах и бутылке с теплой, мутно серой жидкостью.

И он пошел. Заперся в комнате и забылся тревожным, лихорадочным сном, в котором его никак не покидала жажда. Глубокой ночью прокрался на кухню и выпил все, что оставалось в кувшине с чистой воды. Пробовал отхлебнуть из бутылки отца – воды не хватило. Но жидкость обжигала горло и отвратительно пахла. С трудом поставив бутылку на место и стянув последний кусок хлеба из пакета, он вернулся в комнату.

После этого дом из поля видимости Вик старался не терять.

Все, что он мог вспомнить о пребывании Вика на хуторе – голод. Работа, поначалу, когда они с отцом приводили дом в порядок. Палящее солнце. И отчаянная скука.

Ему нужно помочь. Неважно, по крайней мере сейчас неважно, в чем суть и в чем смысл его существования. Он точно знает две вещи.

Он не хочет умирать.

И он хочет помочь мальчику – Вик отчаянно нуждается в нем.

Значит, пусть будет так.

С этими мыслями он закрыл глаза и сонная темнота наконец наступила и для него.

Действие 2

Белый пух

– Говорят, что он в зелёном!

– Где ж он? – Я иду за звоном.

М. Цветаева

Золото утреннего света пролилось из окна на пол. Где то надрывались петухи, и их переливчатый крик возвещал начало нового дня.

Вик открыл глаза – и правда почти белого цвета. Совсем не похожи на те, что он разглядывал в зеркале ночью. Первым делом он осмотрел комнату.

Табуретка стояла у стола. Не там, где он поставил. Значит, смутное воспоминание о том, как он смотрел в зеркало чужими глазами – все же не сон?

– Эй, ты здесь? – спросил он у пустой комнаты, чувствуя себя до ужаса глупо.

Вчера было темно. А в темноте живут монстры. И совы. И голоса.

И еще сны. Наверно, ему все таки приснился сон.

Одевшись и, на всякий случай, подвинув табурет на то место, где он и стоял, Вик вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь. Вот так. Пусть призраки и волшебство остаются в ночи. Перед ним – пустой коридор, без следов присутствия монстра.

Кухня была тоже пуста. Отец редко просыпался до обеда. Он ложился глубокой ночью, и перед сном обычно успевал задать свиньям корм. Убирал хлев днем. До обеда не стоило шуметь.

На кухне остался беспорядок. На плите – сковородка в потеках жира и с комками гари на черном чугуне. На столе грязная посуда и перевернутый горшок с геранью. Скатерть вся в сальных пятнах.

Вик поморщился, поднял горшок и, как смог, выровнял цветок.

Он мало помнил бабушку, отец всего раз возил его сюда три года назад. Помнил только, что у нее были светло голубые глаза. Добрые, в сеточке тонких морщин. И помнил, что это ее цветок, который она любила. Значит, нехорошо ему так валяться на этой замызганной тряпке.

Ржавый чайник с мятым боком обнаружился на полу. Конечно, воды там не было. Ни в чайнике, ни в кувшине, ни в ведре. Воду нужно было набрать, и это обещало стать настоящей проблемой.

Колонка стояла во дворе. Вик даже мог бы набрать воды, у него вполне хватало сил. Но было непреодолимое препятствие – около колонки располагалась пара будок.

А в будках пара цепных сторожевых псов, серых, огромных. Их шерсть свалялась комками, а пасти были полны желтых, кривых зубов.