Может, он еще и считает его трусом, раз не желает разделять его страхов?

«Нет. Я ужасно боюсь… других вещей», – так же спокойно ответил голос.

– Каких же? Боли? Воды? Насекомых?

«Боли. Боюсь сделать кому то больно».

– И что в этом страшного? Не тебе ведь больно, – возразил Вик, но тут же осекся.

Как то он толкнул сестру. Не помнил, почему. Вроде даже не со зла, они просто заигрались. Она упала, ударившись спиной об угол стола. И прежде обжигающего стыда пришел морозный ужас. Он ведь точно знал, что она ничего себе не сломала, и что она не станет говорить родителям. Но страх перед причиненной им болью полоснул, как плетью. И потом пришел стыд – болезненный, но понятный.

«Я боюсь превратиться в кого то, непохожего на себя. Я еще не понял, кто я, и что здесь делаю. И сколько это продлится. Так что можно сказать, что я еще боюсь смерти», – продолжил голос.

– Как ты станешь не похожим на себя? Вот ты есть, ты что то хочешь и делаешь, как хочешь. Поступаешь, как думаешь, пра виль но поступать. У тебя же всегда есть выбор, – сказал Вик, с усилием развязывая веревку на мешке.

Слово «правильно» ему нравилось. Хорошее было слово, жаль, что вокруг все было совсем, совсем неправильно.

«К сожалению, выбор у нас есть не всегда. Эту не бери, видишь, вон на той плесень. Ищи те, которые плесенью не пахнут», – посоветовал голос.

– Ты же сказал, они все съедят?

«Мы же собираемся с ними дружить, а?»

Дружба с собаками казалась Вику чем то абсурдным. И вообще этот ничего не понимает. С него бы сталось вчера выйти в коридор и погладить того монстра с тысячей глаз. И назвать его «Пушистиком».

«А между прочим – ты стал бы бояться кого то, кого зовут „Пушистиком“? И откуда ты знаешь, что монстр не хочет с тобой дружить?» – беззлобно усмехнулся собеседник.

«Пушистик», ну надо же! Зачем с ними дружить, с монстрами? Уж точно не от одиночества они становятся такими страшными, полными жажды чужой боли. И нечего искать в них хорошее.

Он сложил выбранные корки в чистое, пластиковое ведро. Отец обычно пользовался другим, металлическим, оно было больше и гораздо тяжелее.

Первый пес поднялся с пыльной земли, стоило Вику выйти из за сарая.

Пес прижал уши и глухо заворчал.

– А ты можешь… как с чашкой?

«Могу. А если я завтра исчезну – так и будешь бояться собак?»

– Да, – просто ответил Вик, делая еще один шаг к псу.

С тихим звоном цепи поднялась вторая собака. Она не рычала, только скалилась, прижав уши.

«Как зовут собак?» – внезапно спросил голос.

Вик чувствовал его ровное спокойствие. Вставшие с земли, ощерившие загривки и оскалившие клыки, псы и правда ничуть его не тревожили.

– Правого зовут Правый, а левую – Левая.

«Они отзываются?»

– Нет, они… они не знают, как их зовут. Папа с ними не разговаривает.

«Тогда придумай им имена. Только сразу, не жди, пока вы подружитесь. На кого похож кобель?»

Пес был крупный, поджарый, с широкой брыластой мордой. У розового носа топорщились жесткие, короткие усы. Он и правда похож на…

– Боцман. Его будут звать Боцманом! У меня такой в книге нарисован.

«Молодец. Теперь придумай имя суке».

Сука была злее. Тощая, с тоскливыми желтыми глазами и узкой волчьей мордой, она переступала тонкими лапами по земле, готовая сорвать в ту же секунду, как он окажется на расстоянии броска. Это вообще словно была не собака, а лишь ее…

– Тень. Ее зовут Тень.

«Вот видишь.