— Эрудиты, — отвечаю я.

   — Едут сюда? — спрашивает он.

   Я киваю.

   — У нас есть время сбежать?

   А вот в этом я не уверена.

   К этому времени альтруисты, сидящие у другого конца стола, обращают на нас внимание и собираются вокруг нас.

   — Почему мы должны бежать? — спрашивает Сьюзан. — Товарищество объявило эту территорию зоной мира. Они не допустят конфликтов.

   — У Товарищества не получится претворить в жизнь политику, — говорит Маркус. — Как можно остановить конфликт с наименьшими потерями?

   Сьюзан кивает.

   — У нас нет времени, — беспокоится Питер. — Нас увидят.

   — У Трис есть пистолет, — напоминает Тобиас. — Попробуем пробиться.

   Он направляется к спальням.

   — Подожди, — говорю я. — Есть идея.

   Я оглядываю толпу альтруистов.

   — Переодеться. Эрудиты не могут знать в точности, что мы еще здесь. Мы можем прикинуться членами Товарищества.

   — Те из вас, кто не одет в одежды Товарищества, уходите в спальни, — предлагает Маркус. — Остальные распустите волосы, пригладьте их. И пытайтесь подражать поведению членов Товарищества.

   Альтруисты, одетые в серое, плотной группой выходят из столовой и быстро пересекают двор, направляясь к гостевому дому. Оказавшись внутри, я забегаю в свою комнату, становлюсь на колени и протягиваю руки под матрас, за пистолетом.

   Шарю там пару секунд, а когда нахожу, мне сжимает горло, и я даже глотать не могу. Я не хочу касаться оружия. Нет.

   Давай, Трис . Я засовываю пистолет за пояс красных штанов. Хорошо, что они такие мешковатые. Заметив на прикроватном столике флаконы с заживляющей мазью и обезболивающим, прячу их в карман — на всякий случай.

   Потом достаю из-за шкафа жесткий диск.

   Если эрудиты нас поймают, нас обыщут, и я не хочу снова потерять программу симуляции, с помощью которой лихачи пошли в атаку. Но здесь еще и записи камер слежения, во время того момента нападения, когда мы потеряли наших людей. Кадры смерти моих родителей. Все, что осталось у меня. Поскольку альтруисты не фотографируются, это единственная память о том, как выглядели мама с отцом.

   Спустя годы мои воспоминания потускнеют… и я забуду их лица навсегда.

   Не будь дурой. Это не настолько важно.

   Я сильно, до боли, сжимаю в руке диск.

   Тогда почему я так переживаю?

   — Не глупи, — говорю я вслух. Я хватаю с прикроватного столика лампу. Вытаскиваю вилку из розетки, сдергиваю абажур на кровать и сажусь, глядя на жесткий диск. Смаргивая слезы, бью основанием лампы по корпусу диска. Появляется трещина.

   Бью еще несколько раз, пока корпус диска не раскалывается и куски не разлетаются по полу. Я заталкиваю обломки ногой под шкаф и выхожу в коридор, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

   Спустя пару минут небольшая группа людей в сером, в их числе — Питер, собирается в коридоре и начинает рыться в стопках одежды.

   — Трис, — напоминает Калеб. — Ты все еще в сером.

   Я хватаюсь за край серой отцовской рубашки и мешкаю.

   — Это папина, — говорю я. Если я ее сниму, то придется оставить ее здесь.