Меньшиков вытаращил синие глазищи, плюнул на паркет, задохнулся изумленно:

— Что?! С кем?…

— Со мной. И как только станет она женой Государя, так сразу же мы его — тьфу, говорить срамно! — отравим и безраздельно с тобой властвовать станем. Каково?

Затопал ногами Меньшиков, заскрипел зубами, зрачки в точку сузились, лицо исказилось бешенством. Он хрипло проговорил:

— Ах, умет вонючий, кал собачий, гной змеиный! Не человек — брат сатаны, тьфу на него, чтоб сдох нынче же он! — Вдруг кулаком двинул в нос Богатырёву. — А ты тоже хорош: прикончить его, пса шелудивого, надо было, когда он с ларцом ворованным ухитрялся… Какой же срамной человек Девиер… Что делать станем, ась?

Богатырёв молча потирал ушибленный нос.

— А письмо метать тайно, поди, будет? И когда такое случится? — вопрошал Ментиков.

— Ябедник сказал, что подслушать кое-чего удалось. Когда Девиер диктовал его своему подьячему. Было сие нынешней ночью. Стало быть, не залежится…

— Торопятся, блудни злосмрадные, со мной расправиться. Вдруг радостно зареготал: — Ну, да я отыграюсь на них, потешусь вволю. Если, конечно, прежде того… — И опять недоговорил, глубоко задумался. — Что же делать нам?

Богатырёв зашептал:

— Запалить дом Девиера! Бог милостив будет, так сгорит и эпистола воровская, и сам сочинитель.

— А охрана? Коли её перебить, так ясно станет. чьих рук дело. Государыня осерчать на меня может, а уж тебе, не сомневайся, башку отрубит.

— Охрана стоит снаружи, а ябедник Андрюшка подождет изнутри, возле спальни изверга. В случае чего отговорится: «Лампадка разбилась, вот и воспламенилось!» Подарим ему тысячу рублёв и выкупим из рабства.

Меньшиков поцеловал Богатырёва в распухший нос, перекрестил:

— Храни тебя Господь! Коли попадешься и на дыбу вздёрнут, постарайся меня не назвать. Удобный случай выпадет — спасу тебя, Сереженька. Коли не выйдет — не суди строго.

Два богатыря обнялись и разбежались по своим делам важным, государственным.

Пьяные речи

В следующую ночь на Фонтанке занялся пожар. Горели, правда не сильно, внутренние комнаты генерал-полицмейстера Антона Девиера. Потушили огонь быстро, так что особо громадной толпы, как обычно бывает, собраться не успело.

Больше всех старался комнатный лакей Андрюшка: с ведрами лез в самое пекло, вытаскивал, спасая, хозяйское добро. От сего усердия, надышавшись дымом, в тот же день он отдал Господу душу.

Осталось неизвестным, сгорело ли подметное письмо или нет, но Девиеру — это уже точно — на какое-то время стало не до придворных интриг, пожар выбил его из привычной колеи. А вот светлейший злых намерений генерал-полицмейстера не забыл.

Шестнадцатого апреля Девиер, как обычно, пришел в Зимний дворец. По какой-то причине (может, новую каверзу придумал?) был он в приподнятом настроении.

Богатырёв, стоявший с Софьей Скавронской — племяшкой Императрицы — возле камина, пригласил Девиера выпить с ними вина. Тот криво усмехнулся, но не отказался. Сначала пропустили по чарке волошского вина — за «скорейшее выздоровление Государыни Екатерины Алексеевны». Потом много пили шампанского — за «Государя-наследника Петра Алексеевича». Добавили бургонского — за «мудрую дочь Государя — Елизавету Петровну».

Пили, как приучил Пётр Великий, до дна и заровно. Только русский Богатырёв был на голову выше хлипкого португальского Девиера и без малого пуда из три тяжелее. Так что Богатырёв голову сохранял в свежести, а погорелец Девиер уже едва на ногах хранил равновесие.