Рокентин вежливо поклонился гостю, но от работы не оторвался, лишь независимым тоном бросил:

— Простите, светлейший, заказ срочный: для супруги генерал-полицмейстера Антона Девиера диадему делаю, ко дню её ангела заказана.

Меньшиков полюбопытствовал:

— Господин Рокентин, отчего ты живешь анахоретом, нет у тебя друзей?

Бриллиантщик оторвался на мгновение от работы, назидательно произнёс:

— Оттого, ваше сиятельство, что друзей надо принимать, пивом угощать, а у меня нет ни свободного времени, ни денег на пиво.

Меньшиков недоверчиво покачал головой:

— Это ты все врёшь насчет денег. Ну да ладно, я червонцы в чужих карманах не считаю. Своих хватает. — И уехал.

Страсть

Но вот в жизни странного и одинокого бриллиантщика случилась невероятная перемена. У него в небывалом для девицы качестве — лаборантки и секретаря — поселилась плутоватая красавица Нина Севож. Та самая, которая прежде составляла свиту леди Гамильтон.

Туманным субботним днем 14 марта 1719 года на Троицкой площади за разные шалости леди отсекли голову (об этом мы ещё расскажем). Жестоко допрашивали Нину Севож, но вины за ней не обнаружили и из крепости освободили.

Оставшись в одиночестве, Нина употребила все свои женские, то есть вполне колдовские чары. Она пробила жесткую оболочку бриллиантщика: он воспылал страстью и желанием обладания. И хотя ввел в свой дом девицу, однако под венец ставить не собирался, объяснив:

— Я хочу иметь богатую независимую старость. Вот почему я так много работаю, вот почему я отказываю себе в самом насущном. Но страсть моя к вам столь велика, что я обещаю сделать вас законной супругой. А пока что присмотримся друг к другу.

Молодые, может, и присматривались друг к другу под одеялом, но зажили дружно, хотя в большой свет вместе выезжать не могли: приличие сего не позволяло.

Нина, справедливо подозревая у сожителя неимоверные капиталы, с чисто женским терпением вынесла скуку и нищенский быт его дома. Рокентин от венца не отказывался: девица ему нравилась и в общем и в частностях. Была назначена помолвка, как вдруг случилось то ужасное происшествие, с которого мы начали наш рассказ: Рокентин был ограблен какими-то коварными людьми, которых пока что тщетно искал бравый генерал-полицмейстер Девиер.

Добрая служба

Государь пребывал в страшной меланхолии. И трёх недель не минуло, как по Невскому проспекту прошла погребальная процессия сына Петра, малолетнего Петра Петровича, похороненного в Благовещенской церкви Невского монастыря, рядом с могилой царевны Наталии Алексеевны.

И вот новый удар: с необычной наглостью похищена коронационная застежка любимой супруги. А стоимость её? Почти в шесть раз она превышает годовые расходы Петра на себя и свой двор. Ох, ну и унижение!

Всю оставшуюся ночь Государь провел рядом с Девиером. Были задержаны сотни пеших и конных людей, обысканы, допрошены. Одних хромых взяли под караул не менее десятка человек. И все тщетно!

На дорогах творилось нечто необычное! Сотни конников рыскали по дорогам, хватали всех подряд.

Здесь тоже похитителей найти не умели.

Едва рассвело, Пётр прискакал к Апраксину, дабы вновь поговорить с бедным Рокентином: вдруг он вспомнил какие-нибудь новые приметы? О чем говорили между собой грабители? Возможно, это даст ниточку, которая поможет распутать дело!

Государь прибыл как раз в тот момент, когда четверо слуг несли на руках к карете слабо стонавшего Рокентина. Рядом шла его невенчанная супруга Нина. Она галантно присела перед Государем, развела ручки, промолвила:

— Дома больному будет лучше! Мой Рокентин пожелал вернуться к себе на Невский…

Вид больного ужаснул Государя: заметней проявились ушибы и ссадины, в лице разлилась бледность.