– Берсерк! Это берсерк! – орали со всех сторон.

Митя пьяно ухмыльнулся – какой же он медведь? Он – хуже! И ударил снова… Вспышка… Вспышка…

Торжествующий рев, захлестнувший площадь, был едва слышен сквозь рев крови в ушах. Противник вдруг исчез, а крови и смерти хотелось еще, и еще, и еще… Митя ринулся за пятящимися виталийцами, споткнулся о разрубленную медвежью тушу… Зверь его не заинтересовал, он же не Симарглыч… Симарглыч! Тут должен быть Симарглыч! Он знал этого Симарглыча, он… хотел ему помочь!

Кровавый дурман не развеялся, но на миг словно поредел – только поэтому, вцепившись в Митю, Урусов не получил топором в лоб.

– Отходим! – прохрипел тот, наваливаясь на Митю всей тяжестью. – Надо отступать к гимназии – может, нам успеют открыть ворота…

– Я от них только отошел, что ж теперь, обратно тащиться?! – шевеля языком с трудом, как пьяный, выдавил Митя и попытался стряхнуть пальцы Урусова с рукава…

Заорали снова – на площадь сплошным потоком хлынули закованные в «Вотанову броню» воины.

– У них подкрепление, бегите же, ну! – Урусов толкнул Митю в грудь и повернулся к нападающим.

– Подкрепле-е-ение-е-е? – покачиваясь с носка на пятку, протянул Митя. – А почему только у них?

Стало обидно – вот всегда он терпеть не мог, когда у других есть, а у него нет! Пусть у него тоже будет подкрепление! Он снова потянул носом воздух – и острый запах крови сменился сладковатым ароматом смерти. Они чудесно оттеняют друг друга, и в разнообразии есть своя прелесть… Странно, что раньше ему не нравилось.

Из проулков на площадь вливались воины засадного драккара.

– Бегите, Митя! Бегите-е-е-е! – надрывался где-то Урусов.

Ярл был мертв. Братья по мечу – мертвы. И всех их убил один, один мальчишка! Но сейчас они отправят его догонять ярла по дороге в Вальхаллу! Кем бы он ни был – а если и правда Хельссон, тем лучше, пусть отправляется к своей мамаше в ледяные чертоги! Нет такой Силы, чтоб один человек устоял перед дружинами двух драккаров!

– Бе-е-е-е-ей! – с торжествующим ревом виталийцы ринулись на Митю.

Митя шагнул назад, к оставленным за спиной трупам.

И в яростном вопле сотен глоток потонул тихий вкрадчивый шепот:

– Все, кого я убил, на моей стороне…

Заклубился легкий, полупрозрачный дымок, разлетелся над площадью и отразился от стен домов громовым ревом:

– ВСЕ, КОГО Я УБИЛ, НА МОЕЙ СТОРОНЕ!

Враз пожухшие листья осыпались с деревьев, усеяв площадь. А мертвые тела зашевелились… и начали вставать. Один… Второй… Третий… Десятый…

Рыжебородый с дырой вместо глаза. Старик с размозженной головой. Оскалившийся в предсмертной ярости ярл.

Варяг с отрубленной рукой потянулся за секирой, ткнулся культей в рукоять и как был, безоружный, ринулся на недавних товарищей. В распахнутой пасти его выросли кривые желтые клыки, и он с разгону впился ими в лицо первому же виталийцу.

Следом, разевая рты в беззвучных криках, хлынули остальные мертвецы.

Площадь вскипела новой битвой, битвой, где противников было не различить: одинаковые шлемы, одинаковые кольчуги. Вот только часть из них были мертвы… и убивали тех, кто жив.

Схлынуло все: пьяный угар битвы, наслаждение от пролитой крови, теплые вспышки чужих смертей. Запах смерти больше не кружил голову – она и без того кружилась! Мити было… много! Десятки – нет, сотни рук! Десятки – нет, сотни глаз! Мир кружился, сплошной полосой мелькали нацеленные на него секиры, перекошенные лица, разрубленные, отгрызенные, разнесенные вдребезги головы, вырванные кадыки… В лицо то и дело брызгало кровью – раз… второй… двадцатый… Ноги оскальзывались на вывороченных на мостовую кишках… Неудобно-то как, сюда бы дворника, да, дворника… Толпа мертвецов идет убивать, а впереди – дворник с метлой…

Что-то заскрипело, заскрежетало, булыжники мостовой вспучились, из-под них вылез скелет в дворницком фартуке и тоже кинулся на виталийцев.