Урусов ухватил Митю за плечи и поволок с площади прочь:

– Да не брыкайтесь вы, юноша! Или хотите отвечать на вопросы, как вы умудрились уложить столько виталийцев зараз… и почему некоторые из них явно передрались между собой?

Митя остановился, задумался на мгновение. Побледнел.

– Добычу не поделили? – неуверенно предложил он.

Урусов только усмехнулся: виталийцы дрались за добычу, но только после, а не во время набега. Хорошо, хоть бо́льшая часть убитых Митей убрались с площади… своим ходом.

– Пока Потапенко успокоит директрису, трупы начнут убирать, а дальше все перемешается и… глядишь, не поймут… – с некоторым сомнением в голосе пробормотал Урусов. Посмотрел на белого как стена Митю и очень серьезно добавил: – Не знаю, зачем Белозерским скрывать, что вы Мораныч, но я готов поддерживать вашу тайну, если, конечно, она не во вред государю императору и роду Урусовых. – Подумал и добавил: – И хотя Потапенко ошибается в вашем происхождении… – княжич усмехнулся, – я, как и он, готов поклясться – мое уважение к господину Меркулову ничуть не уменьшилось.

Митя потряс головой – кружащая вокруг него черно-кровавая пелена, на фоне которой то и дело мелькали вывороченные внутренности… отрубленные руки… раскроенные головы… даже она на миг отступила перед вялым любопытством: «Это он о чем? При чем тут… уважение к отцу?» И вдруг понял! Потапенко считает, что его отец… оборотень. А Урусов – что Кровный.

Митя мрачно уставился на княжича исподлобья:

– Я – сын Аркадия Меркулова.

– Конечно! Я тоже считаю – кто вырастил, тот и отец! – прочувствованно согласился Урусов. – Но в нашем несправедливом мире, сами понимаете, Митенька, Кровное Родство… так много значит! Ну, пойдемте же, пойдемте!

Митя смотрел на него беспомощно. Ну да, а что еще тот мог подумать, когда сын бескровного и пусть и Кровной, но слабосильной княжны вдруг поднял мертвецов? Только то, что брак матушки с отцом всего лишь прикрывал ее связь с кем-то из Кровных, связь, которая не могла увенчаться браком? И что, вот что Митя мог ему объяснить? Что реальность гораздо… страшнее, и опаснее, и… невероятнее?

– Я не Мораныч! – только и мог в очередной раз упрямо повторить он, зная, что ему снова не поверят. Он уже и сам себе не верил. – И… Я не могу сейчас идти домой! Нам нужно забрать паротелегу и цыгана – где вы там его спрятали? Он должен свидетельствовать!

Урусов поколебался, окинул Митю внимательным взглядом, потом резко кивнул и зашагал в другую сторону:

– Я эту вашу паротелегу…

– Не мою, – вяло возразил Митя. – Штольцев… То есть теперь-то Лаппо-Данилевских…

– Я ее во двор загнал, цыгана привязал, Раиса их стережет. – Урусов кивнул, то ли соглашаясь, что паротелега вовсе не Митина, то ли отмахиваясь от жужжащей у самого лица мухи.

Улица, по которой они шли, была совершенно пуста. Царила тишина – ни грохота орудий со стороны реки, ни криков и лязга оружия за спиной. Все было кончено, но об этом еще не знал никто, кроме дравшихся на улицах города – победивших и побежденных, а потому напуганные обыватели дрожали по домам, не смея высунуться наружу.