«Ого! – подумал Митя. – Клятва благодарности на три поколения!»

– И другим перевертышам передадим! То ты не тильки нас с сынком, то ты всех нас спас! Бо якщо б нас в тех смертях обвиноватили, так и всех бы перевертнев за людоедов держали! – Потапенко снова притиснул Урусова к груди. – А ты наше-е-ел…

– Не я… один… – прохрипел тот, судорожно хватая ртом воздух. И попытался кивнуть на Митю, желая по справедливости разделить благодарность оборотня… вместе с медвежьими объятьями. И судорожно хекнул, когда Митя предостерегающе пнул его в лодыжку. Ему не нужна была слава. Особено сейчас и такая.

– Не один, говоришь… – Маленькие, совершенно медвежьи, темные глазки Потапенко проницательно уставились на Митю из-под кустистых бровей. – Ну, я сказав – вы оба слышали. – Он протянул руку, но обниматься не стал, только тряхнул Митю за плечо и скомандовал солдатам: – Медведя в полицейский участок отнесете, до пана Меркулова, уж той знает, що з ним робыты.

Митя вздрогнул, оборотень добродушно покивал в ответ:

– Живой твой батько та здоровый, хиба поцарапанный чуток, уж шибко до драки злой. Казалы ему – не лезьте, ваше высокоблагородие, без вас разберемся, так нет же… Прикатил з вокзального строительства прямиком у цей, куклы глиняной, голема, на плече и сверху з ружья – бац! бац! Варягов бил, чисто белок, – в глаз! Ниякий «Вотанов доспех» им не помог!

Митя едва заметно перевел дух. Не то чтобы он за отца волновался… Не было у него времени на волнения, ни единого свободного мгновения! Но сейчас все же почувствовал себя спокойнее.

– Цикаво… – прогудел Потапенко, разглядывая немногочисленные оставшиеся на площади трупы. – Ось цього медведь поел… Цього… так розумею, ты, княжич, достал? Я твой хлыст добре знаю… – Он остановился над рассеченным пополам и еще раз пополам телом. – А ось туточки що? – удивленно спросил старшина, разглядывая его и рядом еще одно, также иссеченное в куски.

– Митя пожарный топорик нашел, – усмехнулся Урусов и ловко уклонился от очередной попытки его пнуть.

– Отак прям топором? – искренне восхитился старшина и в поисках Митиного оружия оглядел площадь. – А в семье у вас, хлопче, наших, случаем, не водилось? Бо прям берсерк! – Потапенко упер руки в бока и уставился на виталийца с рассеченной головой.

– Нет… – выдавил Митя. Ком тошноты подкатил к горлу разом с отчетливым пониманием: «А ведь… их… убил… я! Задыхаясь от наслаждения! И не только этих! Тех, которые ушли, – тоже! Убил и… поднял – я!»

– А може ты… того… просто не знаешь, хлопче? – продолжал допытываться Потапенко. И тут же смущенно набычился и забормотал: – Не, я ж не про щось погане, ты не думай… Я мамку твою, княжну, поважаю, и батька поважаю, просто дюже схоже…

– Замолчите, Потапенко! – выпалил Урусов, когда Митю согнуло пополам и вывернуло прямиком им на сапоги.

– Не понимаете, что ли, у юноши это первый! – Урусов успел отпрыгнуть. – Первые… – И уже совсем тихо добавил: – Много первых… – И снова возвысил голос: – Себя вспомните!

– От же ж я бовдур! – с сожалением поглядывая на изгаженные сапоги, вздохнул Потапенко. – Поделом мне! Сам-то я на свой первый раз постарше був, и то сутки потом блевал. Давай, княжич, веди хлопца звыдси, ему очухаться треба, переночевать з цим… Дома есть хто? Скажить, шоб чаю сделали, да погорячее, з медом… Идить, идить! – Потапенко замахал на них ручищами, будто воробьев с подоконника сгонял.