|
Работать в Канаде. Он выговорил последнее слово с запинкой, словно недостаточно хорошо заучил, как оно произносится. – Только не в Канаде, – покачал головой офицер иммиграционной службы и обратился к капитану Яабеку: – Я выдам ордер на арест вашего зайца, капитан. Вы отвечаете за то, чтобы он не сошел на берег. – Об этом мы позаботимся, – заверил его агент судоходной компании. Сотрудник иммиграционной службы кивнул: – Остальные свободны. Задержавшиеся в кают компании матросы потянулись к выходу, но Стабби Гэйтс шагнул к офицеру иммиграционной службы. – Можно на пару слов, начальник? – Да, – ответил удивленный офицер. У выхода произошла заминка, и несколько матросов вернулись в кают компанию. – Насчет нашего Анри. – А что насчет него? – в голосе сотрудника иммиграционной службы зазвучало раздражение. – Да понимаете, Рождество ведь через пару дней, а мы будем в порту, так кое кто из нас тут подумал, может, возьмем Анри с собой на берег, на один вечер. – Я ведь только что сказал, что ему придется оставаться на судне, – резко оборвал офицер. – Да знаем мы это все, – повысил голос Стабби Гэйтс. – Неужели на какие то чертовы пять минут нельзя забыть о ваших треклятых запретах? Гэйтс не хотел горячиться, но не совладал с обычной моряцкой неприязнью к береговым крысам, особенно начальникам. – Ну, все, хватит! – зло сверкнул глазами сотрудник иммиграционной службы. Капитан Яабек неспешно выступил вперед. Матросы в кают компании замерли в напряженном ожидании. – Тебе, педику тупому, может, и хватит, – в ярости сорвался Стабби Гэйтс, – а когда мужик почти два года не сходил с посудины, да тут еще ваше Рождество хреново… – Гэйтс, – спокойно, но властно одернул его капитан. – Все, кончили. Наступило молчание. Залившийся краской офицер иммиграционной службы взял себя в руки. С сомнением глядя на Стабби Гэйтса, он спросил: – Вы хотите сказать, что этот Дюваль не был на берегу два года? – Ну, не совсем два, – с невозмутимым спокойствием вмешался капитан. Он говорил на хорошем английском с едва уловимым норвежским акцентом. – С тех пор как этот молодой человек очутился на моем судне двадцать месяцев назад, его ни в одной стране не пускали на берег. В каждом порту, повсюду мне говорили одно и то же: “У него нет паспорта, нет документов. Поэтому он не может расстаться с вами. Он ваш”, – Капитан вопрошающим жестом поднял свои здоровенные ручищи моряка. – Что же мне теперь, скормить его рыбам только потому, что ни одна страна его не принимает? Напряжение в кают компании спало. Стабби Гэйтс отступил к стене, храня молчание из уважения к капитану. Смягчившись, офицер иммиграционной службы с ноткой сомнения произнес: – Он утверждает, что француз. Родился во Французском Сомали. – Верно, – согласился капитан. – Но французы, к сожалению, тоже требуют документы, а у него их нет. Дюваль клянется, что у него никогда не было никаких документов, и я ему верю. Он честный человек и хороший работник. Что что, а уж это за двадцать месяцев понять можно. Анри Дюваль вслушивался в их диалог, с надеждой переводя глаза с одного на другого. Сейчас его напряженный взгляд остановился на сотруднике иммиграционной службы. – Очень сожалею. Он не может остаться в Канаде. – Офицеру, похоже, было не по себе. Несмотря на внешнюю суровость, он не был злым человеком, и порой ему хотелось, чтобы правила, которым приходилось следовать в его работе, не были столь жесткими. |
