– Ты – нет. Он понравился тебе таким, каким является на самом деле.

– Да, очень понравился, но теперь уже слишком поздно.

– Никогда не бывает слишком поздно. Кстати, это не ты, а я могу опоздать! Мне нужно отвезти твоего отца в аэропорт.

– Позвони в школу! – крикнула я ей, когда она была у двери. – Скажи им, что я больна – умираю от любви.

Я натянула одеяло на голову и лежала тихонько до темноты. Все мысли мои были об Александре. Я должна была его увидеть и все объяснить, попросить у него прощения. Пойти в особняк, тем более снова вломиться туда без спросу я не решалась. На сей раз он мог позвонить в полицию. Было только одно место, куда можно было пойти и где он мог находиться.

С букетиком бледно‑желтых нарциссов в рюкзачке я отправилась на городское кладбище и долго блуждала среди надгробий, пытаясь вспомнить путь, которым мы приходили сюда вместе.

Все это время я в нервном возбуждении представляла себе, как он ждет меня, как я подбегаю к нему, он сжимает меня в объятиях и осыпает поцелуями.

«Но простит ли он меня? – тут же возвращала я себя на землю. – Была ли это первая наша размолвка или последняя?»

Наконец я нашла памятник его бабушке, но Александра там не было.

Я положила цветы на могилу, чувствуя себя хуже некуда. На глаза навернулись слезы.

– Бабушка, – сказала я громко, оглядевшись по сторонам.

Но кто мог меня услышать? При желании я бы могла хоть ором орать.

– Бабушка, я все испортила. На всем свете нет никого, кто сходил бы с ума по вашему внуку так, как я. Пожалуйста, помогите мне! Мне так недостает его! Александр решил, будто я думаю, что он не такой, как все. Я и вправду так думаю. Он в самом деле отличается от всех, но только не от меня. Я люблю его. Вы можете мне помочь?

Я стала ждать знака, чего‑нибудь магического, какого‑то чуда – летучих мышей, кружащих над головой, громкого раската грома, чего угодно, но слышала лишь стрекотание сверчков. Может быть, на чудеса и знамения требуется чуть больше времени? Мне оставалось лишь надеяться на это.

* * *

Один день умирания от любви растянулся на два, а те – на три и четыре.

– В школу я больше не пойду! – кричала я каждое утро, переворачивалась и снова засыпала.

Джеймсон продолжал говорить мне, что Александр не может подойти к телефону.

– Ему нужно время, – пояснял он. – Пожалуйста, проявите терпение.

Терпение? Как можно терпеть, когда каждая секунда нашей разлуки казалась мне вечностью?

* * *

Субботним утром ко мне явился нежданный гость.

– Я вызываю тебя на поединок! – заявил отец и бросил на мою постель теннисную ракетку. Заодно он раздвинул шторы и впустил солнечный свет, ослепивший меня.

– Уходи!

– Тебе нужно развеяться.

Отец кинул на постель белую футболку и теннисную юбку того же цвета.

– Это мамины! Я подумал, что у тебя в шкафу вряд ли отыщется что‑нибудь белое. Не опаздывай. Встретимся на корте через полчаса.

– Но я сто лет как не играла!

– Я знаю. Поэтому‑то и беру тебя с собой. Сегодня мне нужна победа, – сказал отец и закрыл за собой дверь.

– Ты выиграешь! – крикнула я через закрытую дверь.

Загородный клуб Занудвилля был точно таким же, каким и запомнился мне за все последние годы, то есть снобистским и занудным. Специализированный магазин был забит дизайнерскими теннисными юбками и носками, дорогущими неоновыми мячиками и ракетками. Здесь имелся четырехзвездочный ресторан, в котором стакан воды стоил пять долларов.