Исступленный рев таджиков заглушил его последние слова. И тогда Ахмет подошел к пленникам поближе, примерился и резко махнул саблей. Как кочан переспевшей капусты, глухо стукнулась о землю вмиг отрубленная голова крайнего из беглецов. Бедняга не успел даже, наверное, понять, что произошло, как его обезглавленное тело нервно задергалось в последних предсмертных конвульсиях.

Судорожный вздох дикого ужаса пронесся над толпой «зэков», и даже повидавший на своем веку многое Банда почувствовал, как противно подкатывается к горлу тошнотворный комок. Он отвернулся, не в силах смотреть на эту жуткую картину.

— Аллах акбар! — радостно вопили вокруг него таджики, будто одержав неслыханную победу над грозным и могущественным врагом своего Аллаха.

А через несколько секунд еще четыре головы скатились в лужи стаявшего снега, навсегда отделившись от бренных измученных тел неудачливых беглецов.

Их головы, водруженные на колья, несколько месяцев торчали перед бараками «зэков», пока птицы, дождь, солнце и ветер не испортили окончательно это «наглядное пособие» для остальных, придуманное Ахметом…

— Вот такие дела, Олежка, там и творились…

— Ни хрена себе! — Востряков аж содрогнулся, будто сбрасывая с себя оцепенение и ужас рассказа Банды. — Если б не ты мне все это рассказывал, я б и не поверил, наверное…

— А я это все своими глазами видел… Наливай, Олег! Не дай Бог снова все это пережить!

Они пили, не пьянея, и лишь одно чувствовал Банда — с каждым новым стаканом и с каждым новым рассказанным эпизодом ему становилось легче и еще больше хотелось выговориться, выложить все, что накипело за эти годы.

— Короче, ты понял, что там творилось. С каждым днем я чувствовал, что закипаю все больше и больше. Я ненавидел этих чучмеков всей душой… И исправно работал на Ахмета, получая за свою шакалью работу неплохие бабки.

Банда взглянул на Олега, будто ища поддержки, но друг на этот раз промолчал, и тогда Сашка заговорил снова:

— Но, Олежка, это, оказывается, было еще Не самое страшное. Гораздо худшие штучки вытворял Ахмет. Я это узнал случайно.

По голосу Бондаровича Востряков вдруг понял, что именно сейчас друг расскажет то, что в корне изменило его жизнь и что пригнало его сюда, в Сарны.

— К нам периодически, строго раз в неделю, прилетал вертолет, и на нем Мурат отправлял куда-то контейнеры. В этих жестянках, как мы с Хлыстом предполагали, были какие-то вытяжки из наркотиков или полуфабрикаты из «травки», заготавливаемой в горах «зэками», — Банда снова закурил, и то, как нервно он затянулся, красноречивее любых слов свидетельствовало о его волнении. — Охранники из таджиков выносили эти контейнеры из бани, а уже мы таскали их к вертолету. Нас с Хлыстом никогда не пускали в баню, и поэтому мы догадывались, что там есть что-то такое, чего нам видеть не положено. Мы думали — лаборатория, но даже и представить себе не могли, какая именно… Налей, Олег, ну его! Как вспомню, так аж руки трясутся; мать твою!

Востряков понимающе кивнул и, быстро разлив водку, протянул Банде его стакан. Сашка снова выпил водку, как воду, даже не потянувшись за закуской.

— Короче, было это неделю назад. Снова, как всегда, прилетел вертолет, снова мы носили эти контейнеры… Но вдруг Хлыст споткнулся, и контейнер вылетел у него из рук. Крышка отскочила, а оттуда — кровь… Прямо мне на сапоги, понимаешь?.. Ахмет Хлыста тут же, на месте, прирезал…

И тогда я не выдержал, сорвал с плеча «калашник» и…

— Ну?

— Положил всех, кто был в это время в лагере.